— Мальчик мой, радость моя единственная!
Но тут же Броха спохватилась, будто очнулась от сладкого несбыточного сна:
— Свечи! Поминальные свечи!
С глубоким вздохом она отошла к окну и вдруг за невысоким плетнем увидела двух военных, подходивших к ее дому.
«Кто бы это мог быть?» — подумала она и быстро вышла на крыльцо.
— Разрешите войти? — предупредил готовый сорваться с ее губ вопрос офицер — белокурый, уже не первой молодости человек с тремя звездочками на погонах.
— Входите, пожалуйста, милости просим, — отозвалась Броха. — А кто вам нужен?
— Думаю, что вы, — ответил офицер и с этими словами первым вошел в переднюю, дверь которой Броха гостеприимно распахнула перед неожиданными гостями.
— Раздевайтесь, — сказала Броха, указывая на вешалку.
Вслед за офицером вошел солдат. Это был крепкий и ладно скроенный парень с обветренным лицом, на котором особенно задорно выглядел небольшой вздернутый нос.
Солдат сбросил с себя шинель, повесил ее, положил в угол заплечный мешок и вошел в горницу следом за офицером, который прихватил с собой походную сумку.
Броха пододвинула гостям стулья, они сели и, окинув комнату внимательным взглядом, сразу обратили внимание на стоявшую рядом со свечами фотографию.
— Это мой сын, — сказала Броха, — он погиб на войне, и сегодня как раз годовщина его смерти.
— Мы это знаем, — откликнулся офицер.
— Знаете? Откуда вы знаете? — изумленно переспросила Броха.
— Да мы из того же полка, в котором служил ваш сын Вениамин Шейнгарт, — сказал офицер.
— Вы из полка Вениамина? Что же вы сразу не сказали? Может быть, вы что-нибудь скажете о нем? Может быть, вы привезли какую-нибудь весточку? — нетерпеливо закидала гостя вопросами Броха.
— Ваш сын па вечные времена занесен в списки нашего полка, — ответил офицер. — Во время вечерней поверки вместо вашего сына откликается вот этот самый солдат — правофланговый Коробов.
При этих словах командира Коробов встал в знак уважения к памяти того, кого он каждодневно представляет в своем полку. Подойдя к нему, Броха долго и с большой нежностью всматривалась в черты его обветренного лица. Потом, вспомнив про обязанности хозяйки, вышла на кухню, чтобы приготовить какое-нибудь угощение дорогим гостям. Но, поставив чайник на плиту, Броха поспешила вернуться в горницу, скромно села в уголок и стала прислушиваться к разговору военных с ее внуком. Офицер расспрашивал мальчика, как его зовут, как он учится.
— Это мой внук, сынок Вениамина, весь в папу, — не утерпела гордая своим любимцем Броха.
— Сразу видно, — с улыбкой отозвался офицер, — что Семка молодчина, весь в отца. Ну, Семка, кем ты хочешь быть, когда вырастешь?
— Трактористом, командиром, ну и комбайнером тоже.
— Трактористом? Это дело хорошее. И у нас в полку есть трактористы. Кончат они срок службы, вернутся в родные колхозы и опять будут работать на тракторах. Небось и у вас в колхозе есть тракторист?
— А как же! И не один, а несколько.
— Он хочет быть таким, каким был его папа, — с нежностью сказала Броха, — все допытывается, каким тот был. Он ведь, бедняжка, даже не видел своего отца.
Офицер вынул из сумки портрет и поставил его на комод.
— О, да это папа! — воскликнул Семка.
А Броха вся так и потянулась к портрету, нагнулась над ним, словно хотела прижать его к своему сердцу. И так, будто оцепенев, простояла она несколько мгновений, все вглядываясь в портрет растревоженным взором запавших глаз. Наконец тихо-тихо, почти шепотом, промолвила:
— Он здесь совсем как живой!
И, обернувшись к военным, добавила трепетно и благодарно:
— Спасибо вам, родные, за подарок, большое спасибо! Хоть портретом любоваться буду. Все же какое-то утешение материнскому сердцу. Сколько бы мне еще ни осталось прожить, он все перед моими глазами стоять будет. Совсем как живой, — повторила она взволнованно.
Военные давно уже поднялись со своих мест и теперь стояли навытяжку, молча и неподвижно. А Броха, с трудом оторвавшись от портрета, на который она глядела пристально и самозабвенно, обратилась к солдату, и в голосе ее зазвучала материнская задушевность:
— В вашем полку у меня было уже трое сыновей. Вы будете четвертым. Они мне, как матери, письма слали, и я о них, как о родных, заботилась: чулки и рукавицы им вязала, носовые платки вышивала, посылала им разные подарки. И эта забота была для меня большой радостью, — ведь, право же, тоскливо матери без заботы о детях. Теперь сынки мои названые давно уже вернулись домой, к родным матерям, но и меня не забывают, письма шлют, интересуются, как я живу, не нуждаюсь ли в чем. Я надеюсь, что и вы, как они, заменявшие в полку Вениамина, будете свято чтить его память.
