На свет появился он в Баварии в родовом имении матери Стакельберг. В Мюнхене умерли и похоронены старики его. Родившийся в 1848 году, он уже давно был пенсионером российского МИД, отслужив в этом почтенном ведомстве с 1871 года сорок пять лет за штатом, то есть без жалования (Был такой институт особо доверенных в глазах Императорского двора высших чиновников. МИД, главным образом, — выходцев из самых громких семей России, — имевших привилегию служить за собственный счёт! (Не «в счёт» известного части моего поколения россиян «открытого счёта», которым пользовалось считанное число крупнейших учёных — руководителей головных предприятий Военно ромышленного комплекса). Уволен–то он был только теперь — тотчас по прибытии в Россию. И в многотиражном (и многоязычном) ведомственном журнале–вестнике МИД о том — подробная, и исчерпывающая во всех смыслах, статья–панегирик…
Между тем…Ближайший друг и даже родственник (по матери) принца Генриха, — члена правящей Баварской династии Виттельсбахов, — мог бы он, по преклонному возрасту, в Мюнхене своём особо не суетиться. «Верноподданно» никуда с началом войны не срываться. А, — по сатанинскому времени, — в известность поставив Петроград, остаться дома у себя — именно у себя дома — в Баварии. Так, как там же, лет тридцать назад, остался его больной отец. После тягчайшего «удара» (инсульта), поразившего старого ещё в Гельсингфорсе на семнадцатом году службы российским Наместником Финляндии и командующим Финляндским Военным округом. И без особых формальностей увезенного женою на её родину, в ту же Баварию.
И что? Ничего: поволновались в столице для респекта. Что ни день, «на воды» под Баварским Бирхенеком и в Ниццу, где лечили его, посылали с коронными фельдъегерями письма от самого Императора. От друга сердечного Константина Петровича Победоносцева. Все — одно к одному — зовущие супругу его и его самого домой в Россию. Соблазняющие радостями предстоящего общения с близкими. Счастьем лицезреть любящих их августейших друзей. Возможностью постоянно и безмятежно созерцать «полнощных красот» Царского села или Павловска. Приглашающие к отдохновению не в «заплёванных сонмами болезненных употребителей германских минеральных вод и всенепременными посетителями худосочных рощиц под Баден—Баденом». Но в райскую божественную тишь девственных пышных подмосковных или валдайских кущ, боров и рощ….Соблазняли всем. Но конечно не опостылевшей, наверно, и противопоказанной ему в сложившихся драматических обстоятельствах службою! Какая служба после «удара»?! «Приезжайте, милейший Николай Владимирович!». «Душевного–то покоя и благолепия на германских водах Вы не обретёте! Не то — в православных наших родных храмах…». (Всей этой августейшей, — тем более Константина Петровича любезной многоязычной эпистолярщины, — навалом и по сейчас в Отделах рукописей Больших Российских библиотек, в фондах Адлербергов в ЦГАОР, ЦГИА, ЛГИА. В их именных семейных и епархиальных архивах Санкт Петербурга и Первопрестольной).
Но Николай Владимирович, сибаритствуя, гнул своё: «…Помилуйте, Ваше Величество! Какие красоты могут быть? До красот ли мне в болезненном да ещё и в постельном моём положении…Меня лечат. И я чувствую, что лечат не плохо. Тем не менее, мне пока не до столичных храмов…». И, «Константин Петрович! Помилуйте, дорогой мой, какие ещё «родные»? У меня собственные свои храмины домашние по всей Баварии и на Лазурном. И ещё где–то там. Представьте: с клиром своим российским — со старцами из пустынь Ниловой и Оптиной. Со старицами из Александро—Невского… И, всенепременно, с певчими своими — костромичами…И — важнее важного — жена моя при мне».
…Оставалось Николаю Николаевичу обратиться к царю.
После давнишнего отказа Адлербергов возглавлять правительственные институты восшедшего на престол венценосного отца его (Александра III, и потому по фактическому разрыву с Романовыми отношений личных, родственных даже) было это — право — не вовсе удобно. Нетактично. Сейчас сказали бы — беспринципно. Но какие могут быть сантименты и даже принципы, когда война, и льётся кровь! Кровь русско–немецкая, в том числе — кровь балтийских российских немцев. А это чуть ли не треть старшего и высшего офицерского состава полевой Русской Армии. И добрая половина офицерства Военно морского Флота!
