Желваки на скулах Диллона от полыхающих кровью слов экрана набухли, шевелясь, взгляд стал кинжальным — Джон припоминал личины вражин, загубленных им в схватках за кусок жизни послаще. Дискета с поименовкой последних художеств нашего авторитета была им любовно заправлена в аппарат. Оставалось поочередно разделаться с каждым параграфом унизительной процедурой методом чистосердечных признаний, душераздирающих проклятий самое себя, кликушеством грязного самоуничижения. И без надувательства чтоб! Пафос рыданий, биение кулачищами в грудь, экстаз шепота со слезой и мольбы — вакханалия терзаний обязана быть на духу всенепременно исключительно первой свежести. Хорошо бы — с истерикой, еще краше — припадочной. Иначе балаган вызовет у канцелярских ангелов зевоту, не зачтется. Ангелы-хранители только с первого взгляда простачки, а с третьего — прожженные инженеры человеческих душ. Лучше не косить.
В таком умопомрачительном бизнесе, где под заклад сделки ставится личная душонка, не только фальшивая, но и подлинная ассигнация хождения не имеет. Только чистоган золота искренности дает шанс на снисхождение. Половодье смрадных чувствий, горный сель ужаса за прошлое — только такая обвальная стихия способна снести своим помоечным потоком препоны сомнений в ответчике, чуток позабавив ангелов неким правдоподобием подарочного фильма ужасов. Исполнители мужских ролей обязаны были мало-мала тронуть потусторонних снобов виртуозным трансом, затменным бредом, судорогами припадков, а бабье прекрасного пола — выказывай артистизм истерик, врожденной лживости, кликушества — уж само собой. Бабью, конечно, проще играть, они и в реальном быту не выходят из такого лицедейства для реабилитации личной агрессивности в акциях удовлетворения всеочевидной корысти.
Чарльз Спенсер Диллон, подумывающий о прикупке к своим магазинам и казино баронского титула, всегда был готов, будучи вспыльчивым, на транс, экстаз с обмороком, потому что в пакостях социальной жизни не научился блюсти смиренность заповедей Христовых. Притом он смертельно ужасался Ока Всевышнего, и понятно — не любовного взора Его, отпускаемого приятственным Оку законопослушникам. К Божьему он относился с грубейшим суеверием, как к обычной нечистой силе. В общем, ужасался. А придерживайся Заповедей, так в пух разоришься на своем черном и белом бизнесе. Выбора нет.
Еще вздохнув, Диллон зажмурился. Слепило со стены. Страхолюдством слепило. Все же собрался, выше поднял голову и ясно, звучно заявил Кресту:
— Господь всемогущий и милостивый! Раб твой всегрешний Чарли Диллон, в родовых муках Джоном Смитом реченный, к стопам твоим ниц припадает с клятвенным покаянием в деяниях богомерзких, человецких. С дюжину чертову делов таких наломилось и каждое доложу изнывшей душой в корчах страдания. Сам, Господь, узришь — на многое чего бес попятил! Сокрытие доходов, жену ближнего снасильничал, изолгался серебреников иудиных ради, ворую и прочее. Одного, Боже, не преступил — богохульства ни грамма не найдешь во мне.
Уже при формальном изложении злодейской подотчетности с экранных стен Камеры Киберии, с мохнатого паласа и потолка, от неба не отличишь, взыграли тончайшие, слышимые едва колыхания ангельского пения при неуловимой увертюре скрипок и отдаленных флейт с фаготами. Еще бы! Чарли первым делом, не скинув клифта, мигом сунул в щель Бочки тысячную купюру натурой, не чеком каким. Он уловил ломкий хруст купюры, когда чуткие резиновые пальчики автокассира щупали получку в утробе Бочки на предмет достоинства и подлинности. Чарли усмехнулся.
Баста, раскошелился для паперти, обслуга сыграется в полном объеме. Усмехнулся. Вот уже заклубилась пуховая кудель облаков под ногами от стены до стены по паласу, можно прогуляться, шевеля прядями туманов. Солнышко ласково пригревает с небес потолка, а сквозь пряди партизанского туманца со стены уже желтеют пески отшельной пустыни, а среди них близко-близехонько, вон они, тенистые пальмы оазиса вкруг застенчивого фонтанчика родникового источника. Кущи, приветный Эдем! Она, она, близость к Творцу, Духу Святому, — осязаема, рукой подать. Распахни душу настежь и принимай библейскую благодать. Не таись, распахнись, снизойдет…
