Суденко остался один.
Когда он еще разглядывал птиц, Ковшеваров спросил, отчего oн остановился: они следили за ним по пузырям. Он ответил, что остановился отдохнуть, и, сказав это, почувствовал, что устал. Кабель-сигнал с кабелем от лампы, растянувшись над отмелью, сильно оттягивали плечи. Приходилось то и дело всплывать, чтоб ослабить тяжесть. Когда матросы начинали подбирать слабину, то вообще останавливали его. Внутри костюма было душно, и он попросил у Ковшеварова побольше воздуха, чтоб освежить потное лицо.
Отмель сузилась, упершись в стенку подводного пика.
Приостановившись, он сильно стравил воздух, чтоб обрести тяжесть для толчка. Но толчка все равно не получилось. Он просто соскользнул в каньон. Попытался плыть, изгибаясь спиной, резко двигая руками, и хотя возникало ощущение, что плывет, на самом деле все было не так. Конечно, он продвигался вперед, когда делал замах рукой, но когда возвращал ее для следующего гребка, тем самым отталкивался от воды в противоположную сторону. А сантиметры, которые он выигрывал, у него отнимали шланги. Поняв бессмысленность своих попыток, он просто стал погружаться, настраиваясь на голос моря, пробуя в его беспорядочных всплесках, прокатывавшихся и затухавших, уловить длинное и ровное дыхание подводной струи. Водолаз не слышит глубины, он в своем костюме от всех звуков отстранен. Но что такое голос моря, если не колебания его волн? И в плотной темноте, окружавшей его, зажатый между стеной каньона и течением, он пытался услышать какую-либо, хоть слабую, струйку, на которую можно было бы лечь. Спускаться глубоко опасно, так как течение, раскачивая боковой пласт, могло бы его ударить о скалу. Один раз его так откинуло к ней, что он чуть не выронил лампу. Однако не останавливался, уходил все глубже, и ему повезло: нашел-таки ручеек, протекавший между слоями. Увидеть его помогла лампа, разлившись полосками света на разделенных струйках, которые были так тонки, что порой прорывались. Планируя на струйках, он не проплыл, а буквально пролез над морем; ухватился еще за один ручеек, поживей, и шланги за спиной опали.
Всплыв, чтоб определиться, он выяснил, что находится как раз посредине проливчика, и, уже не опасаясь ничего, с облегчением погрузился, пройдя со звоном в голове болевой порог и еще метров тридцать нейтральной глубины. Ковшеваров предупредил, что он на пятидесяти. Нельзя тормозить, если водоворот под ним. Прибавил вес - и чуть не перевернулся, поскользнувшись на течении. Это оно мерцало внизу, такое стремительное, что почти не колебало воды. Но оказалось неглубоким, на чем старшина попался. Как только стравил воздух, резко добавив вес, вода словно проломилась, и он влетел в водоворот, спрятанный под течением. Меняя вес и положение тела, одолел его и начал тормозить. Однако не мог задержаться, и в воде, выдавая скорость, опасной тяжестью прорезалось собственное тело. Пытаясь убрать вес воздухом, перестал его стравливать через клапан в шлеме (действовал лишь предохранительный клапан на рубахе, развешивая гирлянды из мелких пузырьков), но падал и падал, как в какую-то прорву. Наконец, с раздутым костюмом, он остановился на семидесяти метрах, как выяснил Ковшеваров по воздушному манометру.
Примерно с этой отметки, с первого порога дыхания, и начинался их глубоководный мир. В отличие от болевого порог дыхания ничем себя не выдает. Он страшен наверху. Даже портовый водолаз с его организмом, способным к продуванию, незаметно заскочив на такую глубину, умирал при подъеме от разрыва легких. Для глубоководника, спускающегося на воздушной смеси, порог дыхания неудобен. Воздух, растворенный в крови, под давлением превращался в пузырьки. Застревая в сосудах, они могли остановить кровообращение. Эти пузырьки пропадали при уменьшении глубины, для чего надо было часто подниматься в верхний пласт, чтоб отсидеть время по лечебной таблице. Притом минуты здесь, на глубине, оборачивались наверху часами. Такое движение, которое в обычных условиях могло вызвать смех, было для них характерно. Сейчас надо было спешить, пока Гриша не погнал наверх, а он медлил, чувствуя, что внизу опоры нет и малейшая попытка стравить воздух через головной клапан может окончиться падением.
