ПРИХОД „МИКОЯНА“. СМЕНА ЗАВОВ
В этот день, 31 августа, пришел „Анастас Микоян“.
Так скоро мы его не ждали. По нашим расчетам, он мог закончить высадку двух факторий и Гыдоямского отряда зверобоев не раньше 8 числа. Так же, насколько известно, планировали и сами караванщики. Когда на горизонте показалось судно, чуть видное в бинокль, мы были уверены, что идет „Иностранец“ в Новый порт.
Но „Микоян“ дал гудок — сомнений не оставалось: так толсто и низко умел реветь только он.
Плотники и печники стали поспешно собирать пожитки.
В 10 вечера моторка привезла на берег уполномоченного Комсеверпути Евладова и начальника каравана Шарашова. Первое, что мы от них узнали: „Микоян“ через 4 часа уходит дальше к Омску.
Конечно, заторопились. Нужно сдать кое-какие документы, подсчеты, закупленную пушнину, получить последние инструкции.
Сумятицу внес переводчик Аксенов.
— Я на Ямале не остаюсь, — заявил он Евладову.
— То-есть, как не остаетесь? Ведь, вы подписали контракт.
— Подписал, но не остаюсь. Не желаю.
— Но вы срываете работу всей фактории. Вы единственный человек, знающий туземный язык.
— Это все равно — за свой от’езд я сами отвечаю.
— Вас предадут суду!
— Ваше дело отдать под суд, а мое — оправдаться. Забирай вещи и кати на „Микоян“, — приказал Аксенов жене.
Оказалось, и вещи у него уже уложены к от’езду.
— На пароход вас не примут, — твердо сказал уполномоченный.
— Если сбросят силой — все равно заявляю, что я на фактории не работник. Через несколько дней, с первым снегом, туземцы свезут меня в Новый порт. Оттуда я на оленях же проберусь в Обдорск или Таз. Буду, если потребуется, жить в чумах, работать с ними, промышлять. Здесь не останусь.
— Это ваше последнее слово?
— Пусть хоть под расстрел — последнее!
Уполномоченный принялся за разборку дел и просмотр документов.
Уход инструктора всех взволновал, явился полной неожиданностью. Действительно, оставшись „без языка“, мы становились абсолютно беспомощными, работа заведомо срывалась. Неоднократно мы пробовали уже об’ясняться с туземцами пантомимой, но это никогда не удавалось и дело заканчивалось веселым хохотом обоих сторон. Вести торговлю без переводчика представлялось совершенно немыслимым.
Вдвоем с женой Аксенов увязывал последний скарб.
— Не пустят силой — садись одна и жди меня в Обдорске. Тебя ссадить не имеют права: я заявлял раньше, что ты вряд ли останешься на зимовку, — возбужденно наставлял он жену. Я не задержусь.
Не оставалось сомнений, что решение его непоколебимо, заранее обдумано. Перед уполномоченным стояло: здесь же на месте принять какое-то ответственное решение, могущее спасти факторию от краха. Это понимали все и волновались.
Евладов о чем-то вполголоса посовещался с начальником каравана. Мы упаковывали меха, торопливо собирали документы, прошло напряженных полчаса в спешной работе.
— Каким образом, т. Аксенов, вы желали бы переменить условия, чтобы остаться на фактории? — спросил уполномоченный.
— Никак! Я решил втвердую.
— В таком случае, я предлагаю вам остаться заведующим факторией. Примите все дела и все ценности от Вахмистрова, — сказал Евладов.
Это, впрочем, не вызвало особого изумления. Какой-то выход из создавшегося положения диктовался сам собой — выбор же крайне ограничен. Инструктора предложение ни мало не смутило, возможно, он ждал его.
— А как же Вахмистров?
— Сдаст и уедет на „Микояне“ вместе с нами.
Разом спустив решительный тон, Аксенов сначала отнекивался. Неловко-де, скажут, подставил ножку, спихнул. Но с этим быстро было покончено и произошла скоропалительная сдача-приемка документов.
