Индустриализованные страны вскоре были вынуждены искать новые рынки и ресурсы за рубежом, а потому, как и предсказывал немецкий философ Георг Вильгельм Гегель (1770–1831), развивали колониализм{1314}. В этих новых державах экономическая взаимосвязь между государственной силой и покоренными народами была односторонней, как и в аграрных империях. Новая власть не помогала колониям проводить индустриализацию, а лишь выкачивала из «неразвитых» стран ресурсы на благо европейскому индустриальному прогрессу{1315}. В обмен колония получала от Запада дешевые промышленные товары, подрывавшие местный бизнес. Неудивительно, что колониализм воспринимался как явление навязчивое и насильственное. Системы транспорта и коммуникаций колонизаторы создавали лишь для собственного удобства{1316}. В конце XVIII в. в Индии английские торговцы обчистили Бенгалию столь основательно, что этот период вошел в историю как «ограбление Бенгалии». Регион попал в безысходную зависимость. Крестьяне могли бы выращивать собственную пищу, а их заставляли выращивать джут и индиго для мирового рынка. Правда, англичане помогали бороться с голодом и болезнями, однако в результате рост населения привел к нищете и перенаселению{1317}.
Империя, располагающая индустриализованной технологией, создавала глобальную форму системного насилия. И виной тому были сугубо секулярные ценности рынка, а вовсе не религия. Запад столь сильно обогнал покоренные им народы, что догнать его было практически нереально. Разрыв между Западом и остальным миром увеличивался, причем это системное политическое и экономическое неравенство поддерживалось военной силой. К середине XIX в. Англия контролировала большую часть Индийского субконтинента, а после восстания сипаев (1857–1859 гг.), когда 70 000 индийцев погибли в отчаянной попытке дать отпор чужеземцам, англичане низложили последнего могольского императора{1318}. Поскольку колония адаптировалась к мировому рынку, без определенной степени модернизации было не обойтись: полиция, армия и местная экономика нуждались в полной реорганизации, и некоторые «аборигены» восприняли современные идеи. Что касается религиозных обычаев простого народа, аграрные империи почти никогда не пытались их изменить. Однако в Индии английские инновации оказали большое влияние на религиозную и политическую жизнь субконтинента.
Индийцев тревожила легкость, с которой их удалось завоевать: получалось, что с их социальной системой не все в порядке{1319}. Традиционным индийским аристократиям отныне пришлось считаться не только с чужеземными властителями, но и с совершенно иным социально-экономическим устройством; новые клерки и бюрократы, выращенные англичанами, порой зарабатывали больше прежних элит. Эти вестернизированные индийцы, по сути, стали новой кастой, к которой немодернизированное большинство относилось с глубочайшим непониманием. Такой рост демократизации, насаждавшийся англичанами, был чужд социальному устройству Индии, который всегда отличался иерархизмом и поощрял синергию между разными группами, а не организованное единство. Более того, столкнувшись с необычным социальным многообразием субконтинента, англичане стали навешивать ярлыки и разделили население на «индусское», «мусульманское», «сикхское» и «христианское» сообщества.
А ведь «индусское» большинство состояло из каст, культов и групп, которые не воспринимали себя как часть единой религии в западном смысле слова. У этих групп не было ни единой иерархии, ни стандартного набора ритуалов, верований и обычаев. Они почитали разных богов и придерживались практик, которые не составляли четкой и стройной системы. Теперь же англичане свалили все в одну кучу и назвали «индуизмом»{1320}. Понятие «индусы» впервые ввели мусульманские завоеватели для обозначения местных народов. Оно не имело специфически религиозной коннотации, а подразумевало лишь коренное население, в которое входили и буддисты, и джайны, и сикхи. Однако при англичанах индусы стали восприниматься как единая группа. Это способствовало формированию у коренных жителей более ясного чувства принадлежности к единому сообществу, чем то, которое было присуще старым традициям.
