Фермер начал робко перечислять то, что у него забрали, а Элизия записывала под его диктовку. Гордость, которую Элизия чувствовала, демонстрируя свое умение, скоро сменилась состраданием к этим несчастным людям, ее людям… а потом и виной. Да, виной. Она почувствовала себя виноватой за то, что оставалась в стороне, и, как сама себе призналась, позволила этому случиться.
Марк подарил фермеру несколько монет и белый камешек с восковым слепком его печати. Последнее, как пообещал Марк, он сможет обменять в замке на мешок муки, солонину и поросенка на откорм или убой.
После первой остановки они побывали в других местах, где их встретила такая же нищета. В каждом доме Элизия составляла список понесенного ущерба и наблюдала за Марком. В его манере не было высокомерия, а сквозила искренняя озабоченность. И хотя ей казалось, что она предает Джервейса, она не могла не ощутить растущее восхищение этим смуглым человеком.
Солнце уже зависло над западным горизонтом, а они так и не успели побывать во всех селениях и фермах Рокстона. Остальные визиты пришлось отложить до следующего раза.
Когда в конце дня они отправились обратно в замок, Элизии было неприятно сознавать, что она как хозяйка Рокстона на самом деле заслужила упреки Марка. Она ждала, что сейчас он обрушит ей на голову все свое презрение, но он поступил гораздо хуже, нашел более действенное наказание: он ни словом не обмолвился о ее проступке и всю дорогу домой дружески болтал о тех, кого они повидали, и о своих будущих планах по возвращению процветания владению и его людям.
Слаба Богу! Дождь наконец прекратился. Элизия с искренней благодарностью взглянула на небо, когда проезжала со своим спутником по подъемному мосту, перекинутому через глубокий ров. Мягкие белые облака лениво проплывали в вышине, сменив зловещую грозовую черноту, которая на несколько дней сковала небеса, принесла холод и сделала ее походы в пещеру к Джейми опасными.
Элизия опять ехала на пегой серой кобыле. Правда, на этот раз она чувствовала себя чуть более уверенно после наставлений Марка, как управлять животным и что нужно делать. Только благодаря его заверениям и напоминанию, что первая поездка закончилась удачно, Элизия рискнула на это второе путешествие.
Ливневые дожди, прорвавшие дамбу, которая отводила реку, чтобы наполнить ров вокруг замка, вынудили их отложить завершение осмотра Рокстона. Восстановление дамбы требовало ежедневного присутствия Марка. Каждый вечер он возвращался грязный и усталый.
У них появилась привычка проводить вместе несколько часов в семейной гостиной, после того как он принимал ванну и съедал горячий ужин. Ида всегда сидела тут же, поодаль, выполняя роль матроны. Во время этих встреч они говорили обо всем на свете, начиная с того, как идут дела, на дамбе, и заканчивая оживленным обсуждением греческих философов. За время этих бесед каждый научился уважать меткие суждения другого.
Сидя верхом на большом черном коне, Марк внимательно приглядывал за неумелой всадницей на упитанной низенькой кобылке. Он не стал бы отрицать, что держится рядом не только из-за соображений безопасности Элизии, но и потому, что его привлекает ее красота. Одетая в вишневое платье, как во время первой поездки, девушка представляла собой прелестную картину. Впервые увидев своенравную красавицу, Марк решил, что его позабавят словесные перепалки, которые обещал ее бунтарский характер, но потом оказалось, ему гораздо приятнее тихо проводить время в ее компании.
Марк даже понял ее отца, стремившегося защитить Элизию от всего на свете. Правда, ему показалось, что старый лорд чересчур переусердствовал, не дав дочери возможности научиться такой элементарной вещи, как верховая езда. В своем стремлении оградить дочь от жизненных ударов лорд Олдрет готов был обернуть ее пухом. Да иначе и быть не могло, он всей своей жизнью доказал, что безмерно любил свое чадо. Марк, не долго думая, высказал Элизии эту мысль.
– Вам повезло: ваши родители так вас любили, что ставили благополучие дочери выше своего счастья.
Карие глаза девушки потемнели от смятения. Видимо, Марк ничего не знал о ее матери, покинувшей дочь, когда та была еще совсем малюткой.
