Лицо митрополита побагровело, кровью налились даже мочки ушей. Его руки, доселе спокойно лежавшие на подлокотниках кресла, напряглись, тело Иоасафа качнулось, приняло из полулежащего вертикальное положение.
— Да, гетман, под истинной верой я, конечно же, разумею христианство, а точнее, его восточную ветвь — православие. А у тебя по сему поводу имеется собственная, отличная от моей, точка зрения?
— О нет, отче, это не точка зрения, — ответил Мазепа. — Скажем так, у меня есть ряд соображений по поводу того, действительно ли христианство явилось для Руси истинной верой. Истина — суть понятия, верность и незыблемость коего не вызывает сомнений. А у меня существуют сомнения, что принятие христианства принесло языческой Руси только благо.
— Большинство деяний имеют не только положительную сторону, и я готов беседовать с тобой на эту тему. Однако ты не сказал, отчего Москва, по твоему разумению, должна разделить судьбу двух предшествовавших ей Римов — италийского и византийского? — спросил Кроковский, пристально глядя на Мазепу.
Тот на миг задумался. Ответить без утайки или отделаться шуткой? Конечно, митрополит не тот человек, перед которым можно открыть душу, однако почему он должен унижать себя, лицемеря с собеседником? Минуло время, когда он страшился сотника Протасьева, выполняющего при нем роль московского соглядатая, и полковника Анненского, чей полк был приставлен царем Петром к Мазепе то ли действительно для его охраны от ненадежных казачьих старшин, то ли с иной тайной целью. Что Мазепе сейчас чьи-то подозрения и наветы, если царь не поверил доносу на гетмана Генерального судьи Кочубея и полковника Искры, прямо обвинивших его в секретных связях со шведским королем и Станиславом Лещинским с целью изменить России? Даже если царь Петр и поверит Кроковскому, Мазепу это не страшит — он постоянно настороже и каждый миг готов к любому развитию событий, а против солдат полковника Анненкова при нем неотлучно находится полк сердюков [1] полковника Гната Галагана.
— Разве не сказал? — притворно удивился Мазепа. — Наверное, счел это излишним, поскольку печальное будущее России как третьего Рима видно каждому здравомыслящему человеку. Ты назвал две причины падения италийского и византийского Римов, в действительности она одна — достигшие крайней точки смуты внутри самих Римов, потому что последовавшие военные поражения от внешних врагов лишь результат внутренних распрей. Разве не сказано в Писании, что всякое царство, разделившееся на двое, должно погибнуть?
— Сказано. Но какое отношение сия истина имеет к России? Державе, предводительствуемой умным, полным сил Государем, соединившим в себе качества мудрого правителя, дальновидного политика, удачливого воителя? Державе, которая со временем только крепнет и раздвигает свои пределы, а не хиреет и не погружается в пучину братоубийственных смут, как то случилось с италийским и византийским Римами.
— Россия крепнет и раздвигает пределы? — Глаза Мазепы насмешливо блеснули. — Но разве не происходило то же самое до определенной поры с обоими Римами? Разве не владел италийский Рим половиной известного тогда мира? Разве не простирались владения византийского Рима в Европе, Африке, Малой Азии? Однако наступает предел, после которого захват новых земель ведет не к увеличению мощи державы, а к ее ослаблению, а покорение и присоединение чужих народов не усиливает державу, а неизбежно подводит ее население к междоусобицам и кровавым смутам. Так и случилось с обоими Римами, когда они перешагнули пору расцвета и покатились к закату своего могущества и к началу конца их существования как великих империй. Москва, похоже, не удосужилась изучить ошибки своих старших собратьев и, повторяя их, намерена разделить незавидную судьбу предшествовавших ей Римов.
— По-твоему, Россия повторяет ошибки прежних римских империй? — ледяным тоном спросил Кроковский.
— Отче, я не сказал, что Москва точь-в-точь повторяет роковые ошибки предшествовавших ей Римов. Я лишь предположил, что она, похоже, не изучила должным образом их ошибки и может серьезно поплатиться за это. А ошибок, которые я имею в виду, две. Первая в том, что Россия без удержу рвется на западе к Балтике, а на востоке в просторы Сибири, на севере все дальше уходит в дали Студеного моря, а на юге пробивается к черноморским и каспийским берегам. Как бы не оказаться ей в роли жадной собаки, подавившейся чересчур большим куском мяса! Ведь именно неуемная жадность сгубила италийский и византийский Римы, когда они растянули свои границы до того, что в конце концов попросту не смогли защитить их...
