Недаром Антон перечислял мне признаки онаниста — сейчас уже не помню, что там было, но кажется, красные глаза и дрожащие руки. Кроме того, через год мне предстояло ослепнуть. Следующим вечером в доме появилась принесённая отцом книга по анатомии, — а в пятницу неизвестно куда исчезла. Года через два он вернёт её мне со словами о том, что он-то был не против, но вот, мама испугалась, что сын случайно узнает, как появляются дети. Ну он и узнал случайно, а уж к тринадцати годам представлял себе процесс в куда больших подробностях, чем те, что присутствовали в целомудренной анатомической книге. Там зато объяснялось значение того антошиного позорного слова, — неправильно, как я потом узнал. Библейский пастух практиковал не мастурбацию, а coitus interruptus, сравнительно безобидный даже по строгим меркам морального кодекса строителя коммунизма.
А вот про Венгрию мне рассказала в 93-м моя однокурсница, Хайнелка. Я пришёл к ней вечером 4 октября, прошатавшись весь день по загромождённой баррикадами Москве, укуренный в ноль, и, размахивая руками, рассказывал ей про то, с каким невероятным, фантастическим звуком осыпались стёкла Белого Дома, когда по нему дали первый танковый залп, о том, как со вспышкой бил гранатомёт с крыши, об окриках «Руки за голову, бегом сюда», о том, что танк расстрелял толпу, в которой я стоял, через полчаса после того, как мне наскучило и я решил переместиться поближе к месту событий, о том, что после хорошего косяка город выглядит огромной съёмочной площадкой, скифским военным лагерем.
Она слушала меня не прерывая, а я не замечал, что она стискивает руки и смотрит мимо меня и молчит, молчит, а когда её прорвало, на меня обрушился получасовой монолог о её отце, о заводе в Мишкольце, о тысячной толпе на площади Кошута и о том, как этих сволочей выволакивали прямо из райкомов и вешали, вешали, в расстреливали на месте, а потом они, вы, вы, вы, ваш Андропов, выродок, людоед, пусть его заживо жрут черви в аду, пусть он горит, они оба, он и Кадар. И Даллес, Даллес, не забыть Даллеса: «С точки зрения международного права и соглашений, я не думаю, что кто-нибудь может заявить, что ввод советских войск является нарушением договора…», Америка сдала их за невмешательство Союза в Шестидневную войну, сдала всех, не пошевелила пальцем. И мне нечего было ей сказать, на языке вертелось только «Гусев», но что Гусев, один праведник против такой ненависти. Она разрыдалась, я пересел к ней поближе, на неудобную кровать, в окне отражалась настольная лампа с зелёным абажуром, я обнял её, она постепенно успокоилась, до трех утра шептала, кричала, мяукала венгерские и английские слова, а в три выгнала, чтобы ни разу не заговорить со мной в следующие два года. В следующие десять лет. Я хочу думать, что она всё забыла, что она счастлива.
Северо-Западная Атлантика, 10.640 м над уровнем моря
Я вообще дружелюбный человек.
— So, Josie, what are you going to do in Moscow?
— Well, Jonathan got a job there, in Moscow Lylly office.
— Good. As I know, Russian brunch provides insulin on government contracts, so, they get budget money.
— Absolutely. How come you know all these details? It’s probably more than I know about Lylly. It’s scary. — Она улыбается.
— An old friend of mine works there.
— Mark, Mark! — Стив тормошит меня. — Look! This man is like a walrus. I saw one in San-Diego — they are so much alike!
— Stevey, please. — Джози глядит на него укоризненно, но морж всё равно спит, мне даже отсюда слышно, как он похрапывает. Он большой, смогу ли я справиться с ним, если придется? — такой как навалится. Рыженькая стюардесса хлопает глазами, стоя слева от прохода так, что мне хорошо видно её — я мог бы сделать вид, что хочу подойти к ней с вопросом, а поравнявшись, броситься вперёд, через бизнес-класс. Скорее всего, она застыла бы, такой спокойный пассажир, не может быть. А стюардов тут нет — это теперь только на Air France возможно. Ну, ещё, конечно, на Thai Airways.
Джонатан, отец Стива, тоже спит — ну, он аж через два кресла от меня, мог бы и не спать, это всё равно. У него мягкие глаза за очками, хотя — тут его ребенок. Ребенок. Сколько ему? Лет семь? На три года младше Андрея.
