Вздохнул я, прогнал нахлынувшие думы и про дело вспомнил. Повернулся к лекарю и спросил напрямки:
— Завтра в Белую Вежу гости хазарские возвращаются, ты с ними весточку не отправишь ли?
— Кому? — пожал он плечами. — И мать, и отец, и сестренка Сара здесь, в Киевской земле, лежат.
— Ты мне-то сказки не рассказывай, — усмехнулся я. — Помню я, как ты отцу серебро от кагана Хазарского привозил.
— Когда это было… — махнул он рукой. Только вижу, как он напрягся весь.
— Не переживай, — успокоил я его. — Про то, что ты за Русью догляд имеешь, я никому не говорил и говорить не собираюсь. Эту тайну варягам знать не надобно. Не корить я тебя пришел, а помощи просить.
— Садись за стол, — успокоился он, — за чарой хмельной разговор лучше пойдет.
Выпили мы. Закусили.
— Ты же знаешь, — продолжил я через некоторое время, — что Саркелу не Русь страшна, а василис Цареградский. Вот и сам посуди, если Уличская и Тиверская земли Киеву отойдут, а рубежье русское к границам Византии вплотную придвинется, разве же плохо это для Иосифа будет? Помнят греки, как Олег их потрошил, а Святослав, сдается мне, не хуже него будет. Малой еще, а уже «всех победю» кричит. Не больно-то василис такому соседству обрадуется. То ли хазарам ему кровь портить, то ли от русичей отбиваться. Что скажешь?
— Давай-ка еще выпьем, — ответил Соломон и чару с медом мне подвигает.
— Давай, — говорю. — За дружбу промеж нашими хозяевами. И за выгоду обоюдную.
Смолчал лекарь, но и возражать не стал. Выпили.
— И потом, — подмигнул я ему хитро, — Ольга спрашивала, какой подарок для Иосифа лучше подойдет?
— Золото, — сказал Соломон и осекся, но слово не воробей, вылетело, так разве же поймаешь его?
— Так завтра с караваном сундук снарядим, — кивнул я быстро, чтоб лекарь от своего слова отпираться не стал. — Тот, что во время Солнцеворота жалованье для дружины бережет, подойдет?
Цокнул языком Соломон, а потом глаза кверху поднял, точно подсчитывая что-то, и головой замотал.
— Хорошо, — не дал я ему рта раскрыть, — тогда два сундука в Белую Вежу отправятся.
— Не в Саркел, — сказал Соломон, — Иосиф давно в новую столицу перебрался. В Итиль-город на Ра-реке.
— Ну, тебе это лучше знать, — кивнул я.
Потом помедлил немного и из калиты камень достал.
— Вот, — протянул я камень лекарю. — Этот камень в короне василиса был, когда Олег Царьград взял. Его он в Киев привез, а теперь Ольга его тому дарит, кто помочь в деле нелегком сможет.
Взял лекарь камень, в руках повертел.
— Рубин это, — сказал. — Знатный рубин. Великую лечебную силу этот камень имеет, — на меня глаза поднял, а в них огоньки сверкают, как солнышко на рубиновых гранях сверкало. — Представляешь, — говорит он мне, — сколько я народу с его помощью исцелить смогу?
— Заметь, — поддакнул я ему, — что княгиня мне этот рубин дала, даже не спрашивая, кому я его передать собираюсь. Вот как ей дружбы с каганом Иосифом хочется. — Ив глаза ему взглянул.
Многозначительно.
— Погоди, — сказал старик. — Если я его, — кивнул он на камень, — принародно покажу, она же враз догадается, кто с Итилем переписку ведет…
— А зачем его показывать? Пусть у тебя будет. Себя и лечи.
— Не сдержусь ведь, — вздохнул Соломон, но камень, однако, в свою калиту спрятал.
Разлил по чарам еще медку.
— Бери, — говорит, — чару. Выпьем давай. За дружбу.
На другой день ушло золото. А спустя месяц Соломон в град пришел, дескать, надо ему проведать, не занедужил ли кто. Подмигнул мне понимающе, а когда улучил минутку, шепнул тихонько:
— Слышал я, будто рад будет Иосиф княгиню Ольгу другом своим считать, — и улыбнулся.
А я ему в ответ тоже полыбился.
И ушло войско.
С ратью Святослав с воеводой своим ушли.
А мы остались.
Сильно Ольга по сыну тосковала. Оттого и Малушу к себе приблизила. В любимицах сестренка моя оказалась. В милостивицах. А меня, напротив, отдалила. Дескать, что в Вышгороде можно, то в Киеве непотребно. Одно дело городок малый, а другое — столица Русская. Здесь шума лишнего не надо, а посему ступай туда, где холопу быть положено.
Раньше я бы, наверное, обиделся. Что за дела? Я не игрушка, чтоб со мной поиграли да выкинули!
