Полоцкая земля (очерки истории Северной Белоруссии в IX–XIII вв.) - страница 25

. Описание этнографами XIX в. празднества Купалы (в ночь с 23 на 24 июня) в Борисовском, Лепельском и Велижском уездах, где это общеславянское торжество сохранилось в наиболее нетронутой форме, воскрешает яркую картину славянского языческого праздника, посвященного солнцу. Здесь и необычайно реалистичный символ солнца — пылающее колесо на воткнутом длинном жерде, и хороводы с языческими песнями, и очистительные прыганья через костер, и священное блюдо — яичница-глазунья, и игры и, наконец, обряд умыкания невест, ожесточавший некогда летописца[245]. Жатва снова связывалась в представлении язычника с солнечным культом. В первый день жатвы крестьянки Себежского у., выйдя в поле и повернувшись к солнцу, молились (!)[246]. Получив урожай, в помощи бога солнца нуждались значительно меньше, поэтому благодарственные обряды, обращенные к божеству, давшему урожай, распространены были в языческой древности только в день окончания жатвы (надажинки)[247].

Последующие месяцы до зимних коляд сохранили у белоруса мало интересного. Постепенное увядание природы отразилось лишь в повсеместно отмечаемом празднике предковдзядов, но останавливаться на этом мы не имеем возможности.

Крайне важен и интересен вопрос для восстановления идеологических представлений полочан — вопрос о языческих святилищах. Такие памятники археологами еще не обнаружены, но драгоценные свидетельства о них сохранил белорусский фольклор. До нас дошли многочисленные народные предания о местах, где некогда якобы провалилась разрушенная силачом, или ушла под землю сама по себе церковь[248]. Места эти с давнего времени почитались святыми и, проходя мимо них, крестьянин XIX в. снимал шапку и крестился. Предание о силачах — форма, в которой отложилась в народной памяти ожесточенная борьба в Полоцкой земле христианства с язычеством, когда специальные миссионеры разрушали в глухих местах древние капища, свергали кумиров и прочее, что еще имело место на Руси и в XVI в.[249]Белорусский фольклор сохранил, как сказано, и описания этих мест: «У цёмном леей, — читаем мы в записи одного заговора, — стоиць тара высокая, там растуць дубы вечистые, там стаиць церква свянцовая, там бяжиць вада цудоуная. А яж ту воду брала, балючее цела абмывала, пиць давала…» (заговор против болезни)[250]. Драгоценнейшее и единственное описание святилища встречаем в так называемых волочебных песнях.

Песня позволяет примерно реконструировать древние языческие святилища в Полоцкой земле. Они располагались, очевидно, на возвышенном месте, на горе, и представляли собой деревянную постройку, состоящую из деревянных продольных брусьев, на которых стояли вертикальные столбы с привешенными к ним котлами для варки воска. Под котлами специально приставленные старики возжигают костры и сучат «двоечастные» свечи. Старики эти — древнерусские волхвы, кудесники, деятельность которых очень мало известна вообще и, в частности, в Полотчине. В Полоцкой окраинной земле, близкой к языческой Литве, волхвование было распространено значительнее, нежели в Киевской и отчасти в Новгородской земле. Так было в северных русских окраинных землях, близких к языческим финнам, так могло быть и здесь. Недаром даже представитель княжеской верхушки Всеслав Полоцкий в народом предании конца XI — начала XII в. представлялся чародеем.

Еще в XVII в. Симеон Полоцкий ожесточался против пережитка волхвов — колдунов и ведьм, влияние которых было еще необычайно велико в Белоруссии в его время[252], а в XVIII в. местные помещики их просто сжигали[253].