Тот, кто прятался в саду, исчез.
Все произошло в течение нескольких секунд. Но мне они показались вечностью. Я перевела дыхание. Оказывается, я даже дышать забыла. Помотав головой, я снова уставилась на сад. Ничего особенного я не увидела – обычная ветреная ночь. Я тихо задернула штору и юркнула в постель. Что же это такое было? И было ли вообще? Не померещилось ли оно мне от усталости и переживаний? Я уже ничего толком не понимала. Вполне могло померещиться после сегодняшнего славного денька. Ладно. В конце концов – дом на сигнализации, двери и окна крепко заперты. Никто сюда незамеченным не проникнет. Я повернулась на бок, натянула простынку на голову и закрыла глаза.
У меня еще мелькнула мысль, что теперь-то мне точно обеспечена бессонная ночь. Но внезапно навалилась такая смертельная усталость, что все мысли просто-напросто вылетели из головы. Кроме одной, затухающей: ведь я так и не попросила у деда снотворное.
Но об этом я смутно подумала, уже стремительно проваливаясь в глубокий, темный, как вода в Марьином озере, сон.
За шумом ветра и шелестом листвы звука шагов было совершенно не слышно.
Сутулая косматая фигура с уродливо вытянутым вперед огромным оскаленным рылом неуклюже и в то же время по-своему грациозно одним прыжком преодолела невысокий старый забор, ограждающий участок старого Бутурлина: слева, в том месте, где к ограде вплотную подступал лес. Чудовище, то и дело оглядываясь по сторонам и чутко ловя запахи и звуки, приносимые ветром, быстро углубилось в невысокий, но густой осинник с редкими купами березок и островками небольших полян. Почти не отрывая ног от травы, оно скользящим шагом продвигалось вперед, плавно огибая стволы и нагибаясь под ритмично качающимися от ветра ветками. Когда чудовище, выходя из темноты, попадало в полосу лунного света, густой мех, покрывающий все тело и голову и кажущийся во мраке почти черным, сразу приобретал серебристо-палевый оттенок, напоминая шкуру матерого седого волка.
Время от времени вздергивая вверх голову, чудовище, не замедляя шага, издавало сдержанное, горловое урчание; в нем ясно слышалась немыслимая злоба и страстное, но пока что неудовлетворенное желание.
Желание убивать.
Те смутные, разрозненные, с калейдоскопической быстротой сменяющие друг друга образы-картинки, в которые сейчас превратились мысли обычного человека в его изменившемся, перестроенном чужим Разумом мозгу, сводились к двум достаточно простым влечениям.
Во-первых, он чувствовал – и более того, отчетливо видел внутренним взором, – что в доме, от которого он только что убежал, повинуясь безотчетному, но всегда верному инстинкту, находится некто, которого он должен убить. И обязательно убьет – рано или поздно. Причина, по которой он должен был его убить, разумеется, существовала, но в данный момент она не представляла для него реального интереса. Он просто должен был убить. Сейчас же он не убил его и убежал прочь только потому, что этот некто находился в защищенном, уютном и теплом человеческом жилище. А чудовище подсознательно знало, что ему нужно нападать на свои жертвы только в привычном, знакомом лесном пространстве. В крайнем случае, как он это сделал несколько часов назад, в укромных уголках больших дачных участков. И только ночью. Любой дом для него – чуждая территория, таящая потенциальную опасность.
Никто из будущих жертв не должен даже догадываться о его существовании в этом облике. А тот, кто его все же увидит, – увидит последний раз в жизни. Это было непреложным законом его существования.
А во-вторых, он так же остро ощущал (как всегда, сам не зная почему), что в доме, от которого он убежал, таится некая опасность, которая рано или поздно встанет на его пути. Опасность в лице конкретного человека. И опасность смертельная, потому что человек этот начинает догадываться о его существовании. Точнее о том, кем он становится, когда снова возвращается из оболочки чудовища в не менее привычный для него человеческий облик.
И как только перед его внутренним взором возникло лицо этого человека, его охватила бешеная, неистовая злоба. Он не испытывал и грана страха, хотя понимал, насколько этот человек для него опасен.
