Классовая природа русской государственной власти потерпела серьезное изменение после 1905 года. Это изменение – в сторону буржуазную. Третья Дума, «веховский» либерализм, ряд других признаков свидетельствуют о новом «шаге по пути превращения в буржуазную монархию» нашей старой власти. Но, делая еще один шаг на этом новом пути, она остается старой, и сумма политических противоречий от этого увеличивается. Г-н Гушка, наткнувшийся на серьезный вопрос, обнаружил свое неумение разобраться в нем.
Разрабатывая материалы довольно специальной анкеты, г. Гушка затронул еще один громадной важности принципиальный вопрос, на котором следует особо остановиться. Это – вопрос о «роли 1905 года», как гласит название одного из подотделов XIII главы в книге г. Гушки.
41-й вопрос анкетного бланка, о числе заседаний исполнительного органа организации за каждые из последних 5 лет, имел в виду выяснить степень усиления деятельности организаций в 1905 году. Полученный анкетой материал «не обнаружил, – по словам г. Гушки, – в жизни наших организаций такого явления», т. е. заметного усиления деятельности.
«Да оно и понятно», – замечает г. Гушка.
Чем же объясняет он это явление?
Союзы «работодателей» – рассуждает он – должны были усилить свою деятельность в 1905 году ввиду усиления стачечной борьбы.
«Организации же чисто представительного типа, – продолжает г. Гушка, – находились в положении до известной степени противоположном: их главный контрагент – правительственная власть – именно в течение 1905 года находился в положении силы обороняющейся, менее всего верящей в себя и внушающей доверие другим. В тот «сумасшедший» год, «когда начальство ушло», – всем, в том числе и промышленникам, казалось (особенно в конце года), что старое «начальство» уж больше и не придет.
Вот почему представительные организации капитала не имели основания в ту пору усиливать активность своего представительства перед органами правительственной власти».
Это объяснение никуда не годится. Если бы действительно «начальство ушло», то уход старого политического начальства должен был бы неминуемо усилить активность нового экономического начальства, превратить его в новое политическое начальство. Если власть преимущественно оборонялась, то каким же образом «сотрудник и достойный помощник» этой власти (как аттестует г. Гушка торгово-промышленную буржуазию) мог бы не усиливать своей деятельности, обороняя эту власть и самого себя? Наш автор совершенно не продумал того, что он говорит, ограничившись просто набором слов, наиболее ходких, наиболее привычных. Он, может быть, чувствовал, что речь идет о крайне важном вопросе, от решения которого зависит ответ, или с решением которого тесно связан ответ на более общий вопрос о политической роли буржуазии, – и точно убоялся серьезного приступа к важному вопросу, точно обратился в бегство от него.
Вдумайтесь в следующее рассуждение автора по тому же пункту о роли 1905 года:
«…Часто собираться, чтобы формулировать свое отношение к волновавшим тогда всю страну общественно-политическим вопросам, организации капитала также не чувствовали склонности: оттертые на задний план широкой волной народного движения, они предпочитали до поры до времени выжидать результатов кипевшей вокруг них борьбы; а под конец, когда «начальство» недвусмысленно обнаружило склонность снова «прийти» на свое место, – и организации торгово-промышленного класса постепенно стали возвращаться к обычной форме и степени интенсивности своей представительской деятельности».
«Организации капитала были оттерты на задний план широкой волной народного движения»… Очень хорошо! Но только г. Гушка опять не думает о том, о чем говорит. Против кого была направлена широкая волна народного движения? – Против старой власти. Каким же образом «сотрудник и достойный помощник» этой власти мог быть оттерт на задний план? Он должен бы был – если бы это был действительно сотрудник достойный помощник – выступить тем энергичнее на передний план, чем больше его экономическая сила, не зависящая от старой организации политической власти.
