2.5.1. Оккупанты – миссионеры – жертвы
Бывшие колонизаторы воспринимали себя одновременно как наследников традиции имперского завоевания и как реформаторов или революционеров, которые хотят порвать с этой традицией и установить равноправные отношения с «туземцами». С другой стороны, многие интеллектуалы из колоний, стремившихся к независимости или получивших ее, стремились утвердить свою культурную уникальность, но свою «особость» они осмысляли с помощью интеллектуальных средств, выработанных в западноевропейских или североамериканских культурах.
Илья Кукулин, 2013. C. 150–151
Одним из самых острых вопросов постсоветской литературы русско-грузинского контекста явился вопрос об исторических ролях России и Грузии по отношению друг к другу: кто мы? кто они? оккупанты? миссионеры? жертвы? Постсоветская литература дала возможность читателю ознакомиться с неожиданными точками зрения, где жертвенность и агрессивность связывались и с той и с другой стороной, а также имели место ксенофобские настроения, локальный, повседневный, этнический национализм. Обе стороны предстали в новом для себя свете. Те, кто видел себя «миссионером», приехавшим в советские времена развивать промышленность, медицину, культуру, сферу образования, или переселенцем, приехавшим во время Великой Отечественной войны в эвакуацию, или защитником, благодаря советской пропаганде, связанной с Георгиевским трактатом, узнали, что, оказывается, являются «оккупантами» (Бойко «Прощай, Сакартвело!», Гуцко «Русскоговорящий», Кулишова «Год пограничья», Хабибулин «Фуршет на летном поле», Азольский «Диверсант», Венедиктова «Маргинал»[64]), а те, которых считали «избалованным народом», стали ассоциировать себя с жертвой (произведения Чхеидзе, Чиладзе, Турашвили).
Одним из самых известных современных романов на грузинском языке, который не раз переведен на иностранные языки, стал «Поколение джинс / ჯინსების თაობა» (его второе название – «Побег из СССР») Давида (Дато) Турашвили (1966 г. р.), вышедший в свет в 2008 году. Сюжет романа основан на громком процессе, связанном с попыткой угона самолета группой молодых людей, представителей «золотой» грузинской молодежи, в 1983 году. Они хотели изменить цель полета и вместо Батуми отправиться Турцию, а оттуда планировали перебраться в США – страну, которая для советского человека ассоциировалась со свободой и благополучием:
Вожделенные, как и свобода, запрещенные джинсы оказались слаще запретного плода, и советские люди стремились обрести их любым, даже не совсем законным путем. Среди джинсов, ввезенных из разных стран, иногда даже можно было найти настоящие! В то время в Грузии многие считали, что настоящие джинсы (да и вообще все настоящее) обязательно должны были быть американскими, ведь советская пропаганда яростнее всего боролась именно с Соединенными Штатами. Идеология Москвы (с особым рвением) противостояла американским ценностям (в том числе и джинсам), и советские люди наивно полагали, что где джинсы, – там и счастье[65].
Автор, основываясь на документальных сведениях и на неформальной информации, используя художественные средства, попытался восстановить события тех дней, начиная со знакомства студентки Тины и актера Геги, главных героев романа, вокруг истории любви которых завязывается действие, до расстрела угонщиков-«террористов». Главным нарративом произведения является жестокость советской власти вообще и конкретно в Грузии. Описывается захват самолета, во время которого угонщики стремились обойтись без жертв, а советские войска стали обстреливать его, насильственно сделанный Тине аборт, насильно выбивавшиеся лжепоказания, подготовка ложных свидетелей, невинно обвиненный и расстрелянный монах. Молодые люди, чьи действия не были направлены на кровопролитие, оказались не только заложниками своего желания бежать из СССР, но и жертвами лживой власти, которая приписала кровопролитие невиновным. Турашвили включил в роман воспоминания бортпроводницы И. Химич:
Ирина Химич, случайно оставшаяся в живых, оказалась настолько порядочным человеком, что ее так и не смогли заставить изменить показания. И она рассказала о том, что видела и в чем убедилась лично: советские солдаты стреляли не только в любого человека – пассажира или члена экипажа, – выпрыгивающего из самолета, но и в тех, кто еще оставался в салоне.
