Не могу не сказать по сему поводу, что я всегда больше опасался влияния подобных людей на Ваше Величество, нежели могущества величайших королей на свете, и что Вам следует скорее остерегаться интриг лакея, который захочет Вас обмануть, нежели всех заговоров вельмож в королевстве, даже если все они преследуют одну и ту же цель.
Когда я занялся государственными делами, те, кто имел честь служить Вам до того, постоянно пребывали в уверенности, что любой донос на них может показаться Вашему Величеству убедительным, и поэтому в основном пеклись о том, чтобы держать при Вашей особе своих доверенных лиц, дабы ограждать себя от напасти, которой опасались.
Я на собственном опыте удостоверился в твёрдости Вашего Величества в том, что касается моей особы[521], и потому обязан признать, что либо мнение вышеупомянутых людей было необоснованным, либо впечатление обо мне, которое сложилось у Вас со временем, отняло у Вас легковерие юности, однако не премину просить Вас о том, чтобы Вы так утвердились в правильности той линии поведения, коей изволили придерживаться в отношении меня, дабы никто с опаской не ждал от Вас чего-либо иного.
Затем не могу умолчать о том, что уши государей должны быть не только закрыты для наветов, но и открыты для выслушивания истин, полезных для государства, и если язык следует придерживать, чтобы словами не нанести вреда чьей-либо репутации, то также следует давать ему волю смело высказываться, когда речь идёт о государственных интересах.
Отмечаю эти два момента по той причине, что мне приходилось часто наблюдать, с каким трудом Ваше Величество набирается терпения, чтобы выслушать даже самые важные для себя вещи. А когда возникала необходимость объявить монаршью волю не только сильным, но и малым мира сего, а также людям среднего чина, Вам было весьма нелегко на то решиться, когда Вы предвидели, что сказанное им не понравится.
Признаю, что подобные колебания свидетельствуют о Вашем великодушии, но, не будучи льстецом, не могу не прибавить, что они являются и проявлением определённой слабости, каковая может быть простительна для обычного человека, но не для великого государя, ввиду проблем, могущих из– за неё возникнуть.
Тот факт, что подобная линия поведения навлекает всю зависть и ненависть по поводу принятых решений на советников Вашего Величества, значения не имеет: это были бы пустяки, если бы такой ценой обеспечивался надлежащий ход дел; но необходимо учесть, что в целом ряде случаев влияния министра, как бы велико оно ни было, оказывается недостаточно, чтобы принести известные результаты, требующие монаршьего приказа и абсолютной власти.
Кроме того, если однажды аристократы уверятся в том, что ложный стыд мешает Королю исполнять его обязанности и править самовластно, они возомнят, что своей настойчивостью могут получить то, что противно законам разума, и в конце концов их дерзость может зайти очень далеко, ибо, зная, что их государь страшится быть повелителем, они сами перестанут быть его подданными.
Необходимо обладать мужеством и совершать все поступки под влиянием рассудка, не идя на поводу у своих наклонностей, которые часто ставят королей на край опаснейших пропастей; и если устремления, застящие государям глаза и велящие слепо делать то, что заблагорассудится, в состоянии произвести зло, когда им следуют, позабыв об умеренности, то естественное отвращение, которое короли иногда начинают беспричинно испытывать, способно принести ещё больше зла, ежели рассудок не удерживает это чувство в желаемых пределах.
В некоторых случаях Вашему Величеству приходилось призывать на помощь осторожность для того, чтобы удержаться от проявления этих двух страстей, в особенности второй, ибо гораздо легче причинить зло, следуя своему отвращению, поскольку для этого королю требуется только отдать соответствующий приказ, нежели сделать добро, следуя велениям своей склонности, чего нельзя осуществить, не поступившись выгодой, на что многие люди решаются с превеликим трудом.
Обе эти страсти уму государей противны, особенно тогда, когда, мало отдавая себе в этом отчёт, короли гораздо чаще руководствуются своими естественными побуждениями, чем доводами рассудка.
