В этом он был прав. Несколько руководящих офицеров обзавелись вторыми семьями. Двое из них — политработники.
Улеглись в тот раз далеко за полночь, но скоро проснулись от робкого стука в дверь. Я открыл и в освещенном коридоре увидел молодую женщину в цветастом декольтированном сарафане. Назвав меня по имени и отчеству, она сообщила, что меня просят посетить «спецотдел». И добавила:
— Одевайтесь, я подожду у подъезда. Проходя мимо вахтера, я спросил:
— Кто эта женщина?
— В «особняке» работает, — ответил солдат.
Я подумал, что «особняком» называют дом начальника полигона и, видимо, эта женщина — его домработница. Но когда вышел из подъезда, все стало ясно.
— Вас просят в третью комнату особого отдела. Это двухэтажный дом возле столовой.
«Прознал особист про наш разговор с Сердобовым, — мелькнула мысль. Сработал подслушивающий аппарат».
В третьей комнате меня встретил подполковник лет сорока. Лицо добродушное, и в разговоре прост.
— Ничего, что поздно? — тряся обеими руками мою руку, спросил он. — Мы работаем ночью — не жарко.
— Если надо, можно и ночью, — ответил я, садясь к столу.
— Вижу, ты артиллерист. На фронте, видать, бывал — ордена, медали… Я тоже в артиллерии воевал.
Правда, орденов нет. Медаль за выслугу. Ты на каких фронтах был?
Я ответил. Сказал, что был контужен и ранен. В то же время подумал: «Подступается издалека. Все это ему известно по моим анкетам».
— Я зашел бы сам к тебе, но ты не один, с соседом, — сказал подполковник. — Как он?
— Что вы имеете в виду? — уклончиво ответил я. — Если как специалист, то не знаю, а если бы и знал, не сказал, подписку давал. А как человек — хороший, справедливый. Убежден, что не шпион. Если бы заподозрил, сам бы пришел к вам.
— Черт с ним. Есть более важный вопрос, — насторожил меня подполковник. У моего начальства вкрались сомнения по твоей биографии.
— Насчет ареста моего отца?
— Отца оклеветали, посадили, а потом разобрались. Правда, в тебя уполномоченный пальнул из пистолета… Но не надо было убегать с ружьем в лес. Это все мелочь. А вот как ты оказался на полигоне в 1952 году? Почему в нашем журнале задержанных значится твоя фамилия, номер офицерского удостоверения? Было дело?
— Да, здесь подозрения явные, — начал я каламбурить. — Офицер с нечистой биографией сначала пробирается в военную академию, затем в Генеральный штаб и, работая на иностранную разведку, проникает на полигон под видом охотника. Через два года перебирается на особый объект в качестве начальника группы. Теперь готовится на подводном аппарате уплыть по Иртышу в Ледовитый океан, а дальше — тю-тю! Ищите…
— Ну, брат, ты как мой коллега, который передал мне бумаги на тебя. Точно так же он фантазировал.
И, сразу оборвав разговор, особист попросил письменно изложить два момента из моей биографии. Первый: как и почему в меня стрелял милиционер, и второй: каким образом я еще в 1952 году побывал на ядерном полигоне?
— Завтра или послезавтра принесешь в эти же часы.
Уже на рассвете вернулся я к себе и никак не мог заснуть. Я сомневался, что особый отдел интересуется только тем, что сказал подполковник. Не так-то он прост.
7 ноября 1937 года мне исполнилось шестнадцать лет. Проснувшись, я увидел плачущего отца. Он сидел возле стола в пальто, которое надевал только при выездах из лесхоза, без картуза. Седые волосы взъерошены, кулаки приставлены ко лбу. Мать стоит рядом и успокаивает его.
— Что случилось? Ответила мать:
— Отца исключили из партии и сняли с работы…
— Вот так, сынок, — выдавил отец неузнаваемым голосом. — Я с Чапаевым советскую власть отстаивал, с бандой на Тамбовщине дрался, наш дед батраком у попа был, мы хлеба не ели досыта, а меня к кулацкому роду причислили, говорят, фамилия нашей матери адмиральская. Я про такого, Истомина, и не слышал никогда. Исключили из партии… За что?
Через два дня отец исчез. В школе мои товарищи со мной не разговаривали, а учителя не вызывали к доске.
Однажды к нашим воротам подъехал грузовик.
— Мы должны описать имущество и произвести обыск, — объяснил приехавший милиционер и достал из кожаной сумки на ремне блокнот. — Всем сесть и не двигаться.
