Джош только сейчас обратил внимание на музыку из магнитофона, глушившего сигналы жучков в гостиной, и кивнул на него головой:
— Разве никого не удивит, почему он играл все ночь?
Рейвен отрицательно покачала головой:
— Нет. Я часто включаю его на всю ночь. Теоретически, если ты приучаешь людей к чему-то, то они через некоторое время вообще не обращают внимания на это.
Он отвел в сторону от ее лица темные, тяжелые волосы и посмотрел на нее. Любовь к ней переполняла его.
— Мне не хотелось бы подвергать еще большей опасности тебя или себя, но мне не хочется и уходить.
На этот раз она не колебалась:
— Оставайся.
Они не могли полностью отгородиться от всего мира, но сумели забыть его. На время. После совместно принятого душа они снова вернулись в кровать. Солнце поднялось высоко, когда они, наконец, добрались до кухни, чтобы позавтракать. Одеваться они не стали, потому что каждый брошенный взгляд помогал узнать друг друга лучше, и избавление от одежды стало бы тратой драгоценного времени.
Джош ощущал мимолетность времени, знал о неустойчивости их положения. Отказываясь давить на нее, он боролся с инстинктами, убеждающими схватить девушку и никуда не отпускать. Задача была почти невыполнимой, так как Рейвен отзывалась мгновенно и безудержно, но … ее глаза оставались загадочными.
Никогда в жизни он не считал себя неуверенным человеком, но в течение этого утра он познал весь ужас этого чувства. Рейвен сказала, что любит его, и Джош верил ей. Она любила его, но, несмотря на это, их совместное будущее было под сомнением. И не только из-за ее прошлого, но и из-за его собственного.
— Тебя беспокоит, кто я? — спросил он поздним утром. Джош неохотно одевался, а Рейвен наблюдала за ним, свернувшись на кровати.
Она моргнула и улыбнулась:
— Не знаю. Думаю, немного пугает.
Джош сел на край кровати и нахмурился:
— Почему?
— Ты всегда на виду. — Она говорила медленно, тщательно выбирая слова. — А я никогда не была публичным человеком. То досье на тебя невероятно. Все, что ты делаешь — сенсация. Такие, как ты и твои знакомые, двигают мир вперед.
— Я — просто человек, Рейвен. Никогда не забывай это. И я не планирую быть на виду в будущем. Это уже было. У меня есть четыре жилища, но ни одно из них не является домом. Я хочу жить в настоящем доме. С тобой. — Он положил руку на простыню, прикрывающую ее плоский живот. — И детьми.
— Я могу думать только о сегодняшнем дне, — прошептала Рейвен, стараясь не представлять, на что это похоже — носить его ребенка, стараясь не позволить волшебству такого видения искушать ее.
Через секунду Джош кивнул. Он склонился и нежно ее поцеловал, но в его поцелуе было отчаяние, которое он не сумел скрыть. Он едва мог выговорить слова, которые скорее были просьбой, чем приказом:
— Только пообещай мне …
— Я не уеду. — Ее голос был тверд. — Я не буду убегать от этого.
Рейвен откинула с его лба прядь темных волос.
Он не мог просить большего, как бы ему этого не хотелось.
Рейвен договорилась о встрече с Леоном в его офисе, и ее второе «я» было на своем месте, когда она приказала сотруднику службы безопасности поставить ее «Мерседес» в подземный гараж. Поднимаясь на лифте, она была холодна и невозмутима. Однако, несмотря на обучение и опыт, тот факт, что ее жизнь полностью изменилась прошлой ночью, оставил свой след.
В течение пяти лет она жила в мире, где, как сказал Джош, не было ничего определенного. Каждый встретившийся незнакомец мог оказаться потенциальным врагом. Каждый незнакомец был потенциальным врагом, и оставались только редкие моменты, вроде встречи с ним, когда Рейвен не обращала внимания на опасность и подозрения, которые омрачали ее жизнь. Она почти забыла, что значит открыться другому человеку, разделить с ним интересы.
Однако вчерашняя ночь изменила Рейвен. Как жокей стипль-чеза,[6] который строит планы только после гонки, она не смотрела вперед, пока опасность не исчезнет. Было ли то простым суеверием или врожденным реализмом?
Она любила Джоша, любила со всей глубиной и уверенностью, о которых даже не представляла, но в дальнем и безопасном уголке своего сознания она позволяла себе мечтать об этом.
