Полдетства. Как сейчас помню… - страница 10

И вот – качнуло, медленно тронулись, поехали дальше. И снова остановка, хоть уже и не такая долгая, – поляки. Поляки – это тоже дяди и тети, но форма у них не такая страшная, да и сами они могли улыбнуться и пошутить как-то, правда, говорили не по-нашему. На дядях были фуражки, как у цирковых клоунов, – все из клиньев. Забавно, но сразу за пограничниками пробегали по вагонам резвые торговцы жвачкой. Жвачки были, естественно, со вкладышами, что составляло их главную ценность, между прочим. Но это стало для меня очевидно чуть позже, ближе к школе. А пока – странный вкус конфеты, которая никогда не заканчивалась и всегда оставалась во рту, хоть ее сладость и слабела со временем. Мне купили жвачку из серии «Бабочка». Главное – быстро развернуть и, не касаясь руками, отправить в рот. Иначе потом не ототрешься от липкой тягучей сладости. Польские погранцы исчезли, можно ехать дальше.

А дальше по уже привычной схеме – очередная прощальная граница этой страны и встречающая граница страны следующей, наконец-то Германии. После границы до Берлина всего ничего. Особенно по сравнению с оставшимися позади километрами.

У мамы волнение – встретит ли? Найдемся ли? Страна-то другая, язык, вокзал незнакомые. Ох, божечка ты мой, страшно как! «Да вы, дамочка, не переживайте, не потеряетесь! А не повезет – наш комендант есть на вокзале, поможет», – успокаивают попутчики в купе. Ну да, ну да, конечно, чего уж тут волноваться, все будет хорошо. А все равно волнительно…

Незнакомый город вплыл в окна вагона, стал расти домами все выше, все плотнее. Берлин. Подтягиваемся к вокзалу, ход замедляется. Все прилипли к окнам: и те, кто первый раз едет, и те, кто пятый. Чемоданы достаются заранее, как будто остановка две минуты. Перрон. Где же он, папа? Не видно его! Всё какие-то люди… Вон те увидели своих и побежали за составом, который все никак не остановится. Отстали. Поезд идет еще довольно быстро, не затормозит никак. Через полминуты догнали, запыхавшиеся, потные. А нашего все не видно. Опоздал? Не отпустили по службе? Может, дежурство? Солдата прислал вместо себя? Ах, сколько людей на перроне, и всех встречают, а нас нет. Тревога смешивается с грустью. Мама нервно и не очень-то успокаивающе треплет меня по голове – не переживай, мол, не пропадем. А сама губы кусает. Берлин, какой он пугающий и неприятный!

Но вот мелькнула в толпе родная улыбка и черный чуб из-под фуражки – папа приехал! Мы не пропадем! Ура!!! Папа нас встречает! Папа нас встретил. Сколько света сразу вокруг! Какой красивый и добрый этот город Берлин!

Перрон, пара чемоданов, я прыгаю вокруг папы, мама держит его за локоть, все прекрасно. Мы снова вместе. И папа меня никогда не бросал, и не было этих месяцев ненужной и тревожной разлуки. Самый лучший день жизни! А вот и газик с брезентовым верхом (кабриолет, сказали бы сейчас), заспанный солдат за рулем. Загружаемся, вперед!

Дорога от Берлина до местечка Рогун, где располагался военный городок, была пыткой и мукой для меня, а значит, и для всех попутчиков. Запах плохо сгоревшего семьдесят восьмого бензина в сочетании с тряской – о, это сказка та еще. Меня рвало всю дорогу, и к месту будущего проживания в Германии я приехал зеленый и стерильно пустой. Помню только постоянные остановки, мама наготове с пакетом (бумажным, других не было). Но как-то доехали. В будущем перед такими поездками мама всегда готовила в дорогу соленый огурец – считалось, что он помогает от моего недуга. Но скажу я вам, вестибулярный аппарат мой не пришел в норму и поныне, так что один круг на карусели – и я труп с потерянным взглядом и нестерпимым головокружением.

А потом была квартира. Чистенькая, пустая, как во сне. Но зато наша – на несколько лет вперед.

Ну, здравствуй, Германия и новая жизнь!

Военный городок, в который мы попали, еще достраивался. На торцевой стене одной из двухэтажек уже заканчивали выкладывать профиль вождя мирового пролетариата из цветного битого стекла, рядом прямо на земле лежали стропила для устройства кровли будущего дома, под который только еще выкопали котлован. Почему так рано задумались о крыше? В Советском Союзе этот вопрос относился к разряду риторических. Возможно, солдаты, которые умели столярничать, готовились к отправке обратно на родину (дембель!), и начальники решили – пусть уж сделают, а то вдруг новенькие не сумеют.