Полдень, XXI век, 2011 № 05 - страница 27

Пирошников знал, что они могут делать это часами, никуда не спеша и ничем не озабочиваясь.

И опять чувство, что он находится не у себя дома, кольнуло Пирошникова. «Но я же не могу заставить их разговаривать по-русски? Разговаривать тихо? – уговаривал он себя. – Вообще бы лучше помолчали!»

Он понимал, что эту неприязнь можно числить по разряду ксенофобии, но предпочитал думать иначе, потому что неприятны ему эти молодые люди были именно здесь, в его доме, на фоне же гор он вполне готов был любоваться их джигитовкой. Но здесь, в наших снежных просторах, он предпочитал, чтобы они вели себя менее ярко.

– И как часто они здесь колбасятся? – спросил он Ларису Павловну.

– Да ежедневно, поди. Никто ж не работает.

– Надо участкового предупредить, – сказал Пирошников.

– Вы знаете, как его фамилия? Участкового?

– Нет, а что?

– Его фамилия Асланбеков.

Молодые люди прислушивались к этому разговору, но понимал его, по-видимому, только один из них, что был постарше, – высокий брюнет с хищным орлиным носом. Остальные обратили на него взоры, лишь только разговор закончился, и, выслушав его перевод, дружно заржали.

Он вернулся домой в скверном настроении и даже радость Юльки, набросившейся на спелую хурму, не принесла облегчения. Он спрашивал себя – где он ошибся, как получилось, что дом, отданный им домочадцам от чистого сердца, так быстро превратился в чужую вотчину.

Да тут еще позвонил аспирант Браткевич и сообщил, что в Плывуне продолжаются «воспалительные процессы», как он выразился, то есть повышается температура и скорость смещения.

– Попытайтесь что-нибудь сделать с Августом, – посоветовал он.

Но что? Свои опыты Пирошников уже не вспоминал, они не выстраивались в стройную картину. То есть, эффект всегда был, но с плюсом или минусом – предсказать было нельзя. Кажется, у Августа получилось лучше…

На следующий день он вызвал юношу, и они удалились в кабинет решать творческие вопросы.

Выяснилось, что Август не имеет никакого понятия об истории дома и Плывуне и считает происходящие подвижки обыкновенным полтергейстом. Почему полтергейст возникает при пении его песен – он не задумывался.

– Ради Бога, называй это полтергейстом, хотя слово мне не нравится. Мы должны докопаться до сути явления. Отчего оно происходит? – спросил Пирошников.

Август хлопал своими длинными ресницами. Он не знал, отчего происходит полтергейст.

– Вот смотри. Подвижки случаются при пении нами песен и чтении стихов…

Слово «нами» далось Пирошникову нелегко, поскольку оно уже было недействительно и относилось к недавнему прошлому.

– На что же он реагирует? На фонетику или семантику?

Август приуныл. Он вряд ли догадывался о том, что в его песнях есть фонетика и семантика. Пирошников понял, что переборщил, и понизил уровень духовности.

– Представь себе, что там лежит медведь, огромный земляной медведь, метров пятьсот длины, который понимает русский язык!

– Тогда уж крот, сэнсей, – возразил Август.

– Хорошо, крот… И этот крот как-то реагирует на смысл услышанного. Начинает ворочаться, может, хочет аплодировать!

– Не… Он одной лапой нас опрокинет, – сказал Август.

– Ну не аплодирует, ладно. Просто кивает головой в знак согласия. И дом подпрыгивает, смещается… – Пирошников вдохновился этой картиной.

– А откуда крот знает русский язык?

– Ну, он же двести лет здесь лежит! Это наш, русский крот! Нет, все же медведь лучше… Русский медведь. Устойчивое сочетание… А когда ему не нравится, он мотает головой, вот так…

Пирошников помотал головой, и Август помотал за ним тоже. Вероятно, крот или медведь слушал их с огромным удовольствием, но не двигался. У него была температура.

– И дом едет вниз. Понял?

Август радостно кивнул.

– Вот ты тогда Рубцова читал. Хорошие стихи, кстати. И медведю тоже понравились. В результате произошли позитивные изменения.

– Я еще знаю! – обрадовался Август.

– Вот-вот… Готовь программу. Будешь приходить, показывать. А я до выступления проведу артподготовку.

Пирошников имел в виду, что за несколько дней, оставшихся до выступления, он подготовит слушателей к восприятию стихов. Он развивал перед Серафимой теорию, согласно которой русские стихи как квинтэссенция языка должны благотворно влиять на слушателей, а крот, то бишь медведь, тоже может их оценить.