– Зоофилия – это когда с животными, педерастия – это когда мужики с мужиками, некрофилия – это когда с мертвыми.
– Глафира Владимировна, я понимаю, почему нельзя с животными, логичен запрет на однополые отношения, но почему нельзя с мертвыми?
Как она меня тогда выпорола. Из лучших побуждений, чтобы пацан – я то есть – накрепко запомнил, что с мертвыми – никогда.
Посмотрела бы она на меня того, прошлого, когда я ложился рядом с женским трупом, чтобы узнать, как ее убили. Кто убил. Зачем. Чтобы предотвратить подобные преступления.
Полюбовалась бы она, как жены провожали мертвого вождя и как потом – не всегда, но бывало – рождались посмертные дети, любимцы богов, талисманы народа, переданные из-за грани.
Разные культуры. Разные стандарты. Разное отношение к смерти, к жизни, к любви и к свободе.
Четырнадцатый день рождения я встретил верхом на моноцикле – всю ночь мы с Рыжим, Матвейкой и Рогером Палычем носились по Костроме, четыре раза переезжали через мост, а под утро Матвейка заявил, что знает настоящую круть, – и мы, уставшие уже и пьяные скоростью, понеслись за ним по рельсу воздушки над Волгой.
И Палыч не доехал до туннеля двадцать метров – убрался со скользкой рельсины вниз, то ли гироскоп не сработал, то ли он сам снял автоматику и резко вильнул.
Мы объехали кругом – он лежал на берегу, с распоротой лодыжкой, и орал нам издалека:
– Только МЧС не вызывайте! Только не вызывайте, у всех проблемы будут, сами справимся!
– Шаман, у тебя есть аптечка? – Естественно, ни у Рыжего, ни у Палыча, ни у Матвейки ничего не было – обормоты, дети, с которыми вроде как ничего не случается. Еще и МЧС не вызывать!
– Есть, – я вскрыл сидушку, извлек кокон аптечки. – Лежи, дурак, не дергайся! Сейчас посмотрю, сам справлюсь или придется искать кого получше.
Лейбинт развернулся лентой, я протянул его через сгиб своего локтя, напрягая бицепс в такт пульсу. По внутреннему ощущению стало ясно – получится. И действительно, едва прикоснувшись к ноге Рогера повязка встала идеально, кровь остановилась.
– Ну чего, пойдем? – бодро поинтересовался инвалид.
– Куда тебе идти, безногий? – коротко взглянув на меня, спросил Рыжий. – Крови вон сколько натекло. Нам трицикл нужен, отсюда тебя вытаскивать.
– Байкеры у торговых рядов, – выдал мысль Матвейка. Говорил он нечасто, но почти всегда по делу. – Точно помогут, правда, могут обратку спросить, ну это уж святое дело.
За байкерами поехал Рыжий – он у нас вроде командир, ответственный за всех, ну и контакты: с внешним миром тоже на нем.
Обернулся за двадцать минут, на следующем за ним трици-кле сидел тощий байкер в зеркальной защитке. Он снял шлем – это была девушка.
– Ну что, малолетние инвалиды, кому нужна помощь мамы Марты?
Она легко спрыгнула со своего агрегата, машинка приподнялась над землей.
– Кто лейбинт накладывал? Молодец, рука у тебя легкая, даже зашивать не надо будет. Грузите ко мне, только аккуратнее, дай я гравифазу поправлю, выставлю ниже.
Грузили Рогера две минуты – и еще десять двигали так, чтобы ему удобно было. Угораздило же!
– Этот – с нами, – ткнула Марта в меня, – остальные свободны.
Я держался позади. Байкерша ехала, не нарушая, но довольно резко – с наклонами на поворотах и прыжками через лежачих полицейских. Сдали Рогера Палыча на руки старшей сестре, окинувшей Марту недобрым взглядом, вышли во двор, и обладательница полноценного осевого байка закурила.
– Ты странный, – заявила она, выдохнув дым. – Сильный и хитрый. Сколько тебе?
– Четырнадцать, – ответил я, лишь отчасти слукавив.
– Яйца небось звенят, – усмехнулась она. – А?
– Хамить не хочу, извиняться не за что, предложения к разговору не вижу, – спокойно ответил я.
– Поехали на Волгу, целоваться, – внезапно предложила Марта. – Там сейчас рассвет по туману идет.
В свои девятнадцать она потрясающе целовалась. А за попытку лапать она легонько дала коленом, и я почувствовал – точно, звенят.
Глафира Владимировна Марту невзлюбила с первого взгляда. Впрочем, родители байкерши отнеслись ко мне еще хуже – девке замуж пора, а она нюни с детьми разводит!
О том, что я собой представляю, она узнала на третьем свидании. Не знаю, что это было – какая-то женская магия или мои собственные гормоны, но выложил я все как на духу, и она поверила. Не во все, с оговорками, но – поверила и при этом поняла, что рассказывать подобное кому-то еще – последняя глупость.
