Пока что мне нравятся все девять. Так и должно быть: отныне мы группа и будем строить групповое тело.
Правда, сегодня мы ничего не строили и не медитировали. Ибо первую медитацию нужно проводить в новолуние, то есть через неделю. Сегодня же просто знакомились. Каждый рассказывал о себе, как он дошел, добрел, доковылял — до жизни такой.
Ольга, девочка из моего сна, кончала психфак.
Серый свитер, скованность, узкие запястья. У меня падает сердце, когда у женщины узкие запястья, сам не знаю почему. Она прилежно записывает все лекции. Чем-то выделяется из всех женщин в Школе, не сразу сообразил, чем: ни единой блестят побрякушки на шее и пальцах. И краски на лице нет.
Она работает на телефоне доверия. (Знаю я этот тип: уговаривать других не уходить из жизни, по макушку погружаться в чужие депрессии, чтобы хоть как-то отвлечься от своей собственной. Что она из таких, можно догадаться по выражению глаз, когда она ни на кого и ни на что не смотрит.) И все чаще ловит себя на том, что не может внятно объяснить звонящим ей, почему им не следует совершать последний бесповоротный шаг. Неразумно это, глупо! А почему? Зачем тянуть дальше? Все ее доводы пошлы и неубедительны. Хоть она и окончила психфак с отличием десять лет назад. У нее пропала уверенность. Не раз думала бросить эту работу, подыскать другую, но… ничего другого не хочется. Ничем иным не сможет она заниматься взахлеб, с полной самоотдачей. Разве сравнится какое-нибудь дело с тем, чтобы спасать людей? (Как мальчик у Сэлинджера, помните? — больше всего хотел ловить маленьких ребятишек, когда они, заигравшись, подбегают к краю пропасти.) Особенно сейчас, в наше беспросветное время, когда число самоубийств подскочило в три раза, и это только начало, дальше будет еще круче. Подростки с ломкой психикой, брошенные всеми старики, потерявшие смысл жизни преподаватели истории КПСС… Ничем другим она заниматься уже не сможет, но все больше отдает себе отчет в том, что по-настоящему вряд ли кого-то спасает и вытаскивает из тьмы. Месяц назад ей позвонила женщина и сказала, что от нее ушел муж, зарплаты не хватает на двоих детей, у младшего мальчика обнаружена лейкемия, и она ничего больше не может и не хочет. Хочет одного: уйти. Перестать чувствовать, суетиться. Вместе с детьми… Она, идиотка, предложила ей отдать на время детей в интернат, а самой поискать более денежную работу. Даже стала диктовать адрес фирмы, которой требуются люди, у них там всегда есть под рукой адреса, спасительные соломинки… Женщина сказала, что с детьми расстаться не сможет, даже на короткое время. У нее был спокойный, будничный голос. Такой, что Ольга в чем-то расслабилась, не очень тщательно подбирая слова. Если б ей пришлось пережидать спазмы рыданий, она, наверно, шла бы более убедительные…
— С месяц назад, — вспомнила Нина, — в «секундах» был сюжет о женщине, выбросившейся с двумя детьми из окна…
— Да, — кивнула Ольга, — это она, моя. Она попала в реанимацию, а дети погибли. Я звонила на студию, чтобы узнать адрес больницы, хотела пробиться к ней, что-то сказать… Не смогла дозвониться. И что бы я ей сказала?.. Дети умерли, а ее спасли. Она очнулась, открыла глаза, и ей сообщают: ваших детей больше нет, а вы в безопасности, благодарите врачей и Бога… Если б прорваться туда сразу, как это произошло, ворваться в операционную, хватать врачей за руки, мешать им, уговаривать: вы что?!! вы что делаете?.. зачем вы возитесь вокруг нее, толпитесь, вставляете в вены трубочки… подумайте, куда вы возвращаете ее, пощадите, отойдите, оставьте её с детьми…
Ольга разволновалась, раскрылась. Я глядел на нее во все глаза. Сердце бухало.
…Вот потому-то она и пришла сюда. Случайно услышала от знакомой и пришла. Чтобы знать, что говорить — им. Ну и, конечно, для себя тоже. Что говорить себе в подобных же случаях. Психологическое образование не спасает, не объясняет ни черта из самого главного…
Ольга задала тон, и потом все какое-то время рассуждали о самоубийцах. У каждого были в запасе один-два примера из числа хороших знакомых. Кроме меня. Один я не внес своего вклада в разработку увлекательной темы.
