Должность Урицкого была министерской, и это поняла даже самая бестолковая и ошеломленная новыми порядками часть прислуги императорских дворцов. Царский автомобиль с наркомом обычно останавливался у подъезда, находившегося посредине той половины полукруглого дворца, которая шла от арки к Миллионной улице. До Октябрьского переворота этим подъездом пользовались министры, генералы, дипломаты, и потому старик-швейцар, прослуживший у подъемной машины, как тогда называли лифт, почти четверть века, почтительно называл Урицкого «ваше превосходительство».
Правда, новое «превосходительство» ни осанкой, ни породистостью не выделялось. Нарком Урицкий был невысокого роста, имел кривые болезненные ноги, ходил по-утиному, переваливаясь. В отличие от бородатых и усатых коллег никакой растительности на лице не отращивал. Прическа — смазанный бриолином аккуратный проборчик — словно у трактирного слуги.
Внешность бывает обманчивой, в чем старик-швейцар много раз убеждался. Он знал, какой неограниченной властью обладает этот коротконогий человек. Что же касается самого наркома, то угодливое «ваше превосходительство» ласкало слух, хотя он для виду при этом досадливо морщился — мол, старых людей уже не перевоспитаешь…
О чем думал этот перетянутый скрипучими ремнями человек в свое последнее утро, когда ехал с Васильевского острова навстречу револьверной пуле? Как и в случае с его убийцей, мы, наверное, об этом тоже никогда не узнаем. Не исключено, что мысли именитого седока витали вокруг предстоявшей отставки. В эмигрантской литературе много писали, что Урицкий за несколько дней до своего убийства подал прошение об освобождении от занимаемой должности. Мол, служба в ЧК начала тяготить его, и он, от природы не жестокий, а скорее даже сентиментальный, решил сменить сферу деятельности.
Почему же тогда он согласился стать главой Чрезвычайной комиссии? Известный эмигрантский писатель Марк Алданов приводит такое объяснение одного видного меньшевика: поздно примкнув к большевистскому движению, Урицкий чувствовал себя виноватым перед революцией и за свою вину наказал себя тяжким крестом Чрезвычайной комиссии.
Для других дел он был непригоден. Воевать не любил, ораторствовать не умел. Поэтому партия и предложила ему пост председателя ЧК. А поскольку к большевикам он примкнул совсем недавно, воля их партии была для него законом.
Наверное, на решение об отставке повлиял и разгул стихии в районах города. Педантичному председателю ЧК хотелось упорядочить террор, то есть добиться того, чтобы приговоренные проходили как «входящие» и «исходящие», чтобы жертвы не расстреливались без бумажных формальностей.
Если Урицкий действительно был не самым жестоким из чекистов, да к тому же и подал заявление об уходе со своего поста, то тем более странным и непонятным выглядит решение о его физическом устранении путем организации террористического акта.
Сидевший на подоконнике посетитель, сняв фуражку и положив ее рядом с собой, оглядывался по сторонам.
Комната была большая. Напротив входной двери — лестница, ведущая наверх. Возле нее решетка подъемной машины — лифта. Вдоль стены деревянный жесткий диван, несколько стульев, вешалка для верхней одежды.
Нельзя столь долго разглядывать помещение, это может вызвать подозрение у швейцара, мелькнула мысль у Каннегисера, и он отвернулся к окну.
По Дворцовой площади шли по своим делам озабоченные люди. Не пора ли снять револьвер с предохранителя? Вот-вот должна появиться машина с долгожданным седоком.
Долгожданным? Прошло всего двадцать минут, а показалось, что целая вечность. Наконец с улицы донесся шум работающего мотора. Автомобиль подкатил к подъезду.
У Каннегисера громко застучало сердце. Может, пока еще не поздно, отказаться от задуманного страшного дела? Может, вернуться в родительскую квартиру в Саперном переулке, отыграться в шахматы у отца, пить чай с сестрой, продолжить чтение «Монте-Кристо»?
Громко хлопнула входная дверь, и переваливающаяся по-утиному фигурка на кривых ногах заковыляла к кабине лифта. Кабинет председателя ЧК находился на третьем этаже. Швейцар услужливо бросился открывать дверь подъемной машины перед «его превосходительством», и на какое-то мгновение повернулся спиной к посетителю, который уже вставал с подоконника и опускал руку в карман.
