Лениво поглядывая на экран телевизора, по которому время от времени пробегали полосы помех, офицер тюремной охраны подумал, что армейские почему-то всегда недолюбливают полицию, а уж тюремщиков в особенности. Впрочем, полицейские и тюремная охрана отвечают им тем же. Однако, когда имеешь дело с военной контрразведкой, надо прятать свою нелюбовь подальше, чтобы не заработать лишних неприятностей. Поэтому хорошо, что их человек ушел и оставил его одного – так спокойнее, слава Аллаху...
***
Камера Мензы располагалась на втором этаже старой центральной тюрьмы с глухим двором, похожим на колодец в пустыне. На нижних этажах, построенных еще во времена султанов, стены были толще и хорошо защищали от жары, окна камер выходили на высокую внутреннюю стену и на них не ставили наводящие тоску жестяные жалюзи, обычно закрывающие тюремные окна с внешней стороны. Непросвещенные султаны строили тюрьмы без удобств, и потому в конце каждого коридора располагался туалет, оборудованный значительно позже. Туда по очереди выводили заключенных на оправку, и надзиратели не любили дежурить на нижних этажах, предпочитая дежурства на верхних, достроенных уже во времена республики, проявившей заботу о санитарном состоянии мест заключения и предусмотревшей наличие унитаза в каждой камере.
Проходя по коридору к лестнице, ведущей на второй этаж, Менза немного замедлил шаги и подождал, пока надзиратель поравняется с ним. Молча он сунул ему в руки один блок сигарет. Надзиратель довольно осклабился и похлопал подследственного по плечу, выражая этим свою благодарность и давая понять, что при следующем свидании он вообще не откроет глаз, что бы ни делали сидящие друг напротив друга за длинным столом адвокат и его подзащитный.
Поднявшись по железной лестнице, ступени которой были отполированы сотнями ног до зеркального блеска, Менза остановился у решетки, закрывавшей вход в коридор его блока. Начальник поста охраны достал ключи, и решетка с лязгом отползла в сторону. Второй блок сигарет получил начальник поста охраны, оказавший честь заключенному лично проводить его до камеры.
Как только за Мензой захлопнулась тяжелая, сваренная из толстых прутьев дверь одиночки, он прошаркал к столу, прикрепленному к стене, и сел спиной к входу, обхватив голову руками. Потоптавшись немного в коридоре, начальник поста охраны ушел, не забыв подергать дверь камеры, чтобы проверить – хорошо ли он ее запер.
Едва стихли его шаги, Менза сунул руку в карман и вытянул полученную от адвоката Барелли пачку сигарет. Открыв ее, взял одну сигарету в рот, а другие разложил перед собой, предварительно тщательно ощупав каждую. Потом стянул с картонной коробочки целлофан и изучил его, разгладив ладонью и осмотрев каждый сантиметр. Ничего не обнаружив, Менза грубо выругался и, скомкав обертку, бросил ее на пол.
Теперь наступил черед картонной коробочки – осторожно разодрав ее на части, заключенный увидел тонкий листок папиросной бумаги, исписанный мелким убористым почерком.
Щелкнув зажигалкой, Менза прикурил и прочел записку. Некоторое время он сидел неподвижно, глубоко затягиваясь и напряженно раздумывая, потом поднес к записке огонек зажигалки. Тонкая бумага ярко вспыхнула и быстро сгорела, оставив в его пальцах ломкую полоску серого пепла. Менза растер его и, брезгливо сморщившись, вытер пальцы носовым платком.
Он встал, походил из угла в угол камеры, бормоча ругательства, постоял у окна, выходившего во двор, и наконец услышал долгожданные звуки – по камерам начали разносить пищу.
В общую столовую Менза не ходил – ему разрешали покупать обеды в близлежащем ресторане. Конечно, это обходилось недешево, и он прекрасно понимал, что кормит не только себя, но и дежуривших на этаже надзирателей, однако лучше переплачивать, чем мучиться от болей в желудке и без конца проситься на оправку.
Вскоре подошли к дверям его камеры, и надзиратель открыл замок. Молодой вертлявый уголовник внес судки и поставил их перед Мензой. Тот поманил его пальцем. Настороженно оглянувшись на дверь, уголовник наклонился.
– Кто сегодня дежурит на раздаче? – шепотом спросил Менза.
