В ту ночь мне не спалось. Ночь была лунная, Сначала я все ворочался в постели с боку на бок. Потом лежал с открытыми глазами… Разное лезло в голову.
Когда много детей — а их у меня было семеро, — забот, понятно, хватает. Хочется, чтоб им было хорошо. Сам-то я на собственной шкуре узнал, что такое нищета. Был дорожным рабочим, потом в каменоломне работал, словом, изворачивался, как мог. А в тридцать восьмом году нанялся лесником в здешнее охотничье угодье.
Работа была несложная: кормил зверей, делал обходы.
И вот в ту ночь под новый, 1941 год — нет, пожалуй, это было за день-два до нового года — лежу я и вдруг слышу какой-то гул, где-то далеко, а потом все ближе и ближе. Наконец загрохотало чуть ли не над самым домом. В деревне залаяли собаки. Я потихоньку встал, надел шлепанцы, накинул пальто и собрался выйти посмотреть, что там такое. Открыл дверь, и тут меня окликает жена: куда ты, говорит, темно еще. Я успокоил ее: лежи, мол, а я пойду гляну, как там кролики…
Взял лестницу, приставил ее к стене и залез на крышу. Ночь, звезды светят, луна, все кругом бело, снег блестит. Рокот начал удаляться. Самолет улетел. И вдруг вижу, как сверху что-то медленно, плавно так покачиваясь, опускается. Парашют, догадался я. Парашют приземлился далеко, где-то за кладбищем. Я слез с лестницы и вернулся в дом. Хотел было одеться, но тут жена села на постели и спрашивает, в чем дело, чего это я брожу среди ночи. Разве мог я сказать ей про парашютистов, да еще — что собрался пойти к ним?! Я промолчал и лег в постель. А утром постарался выбросить все это из головы.
Тогда, во времена протектората, надо было держать язык за зубами. Человеческая жизнь ничего не стоила, и про то, что я увидел ночью, лучше было молчать. Позавтракав и положив в рюкзак корм для зверья, я отправился в обход.
