«Со скрыпкою под подбородком»
Жилой дом (Петроверигский переулок, 4) построен в конце XVIII века.
В Петроверигском переулке, рядом с Маросейкой стоит двухэтажный дом (№4). Это не просто один из бесчисленных дореволюционных литературных салонов Москвы. Он – дважды литературный салон.
В начале девятнадцатого века этот дом принадлежал И. П. Тургеневу, приятелю просветителя Н. И. Новикова и университетскому директору. В то время окружение особнячка было совсем другим.
– Все Замоскворечье и Воробьевы горы видны, – восхищался сын владельца Александр.
Хозяин дома был не только дружен с Новиковым, но и разделял его проевропейские свободолюбивые взгляды. Во всяком случае, когда князь Прозоровский допрашивал господина Тургенева по новиковскому делу, он сделал безапелляционный вывод:
– Напоен совершенно такого же роду мнениями, как Новиков.
Правда, судьба Тургенева была не столь трагичной, как судьба его друга. Ивана Петровича всего-навсего сослали в собственное симбирское имение. А после воцарения Павла I Тургенев снова начал жить в Москве.
Не удивительно, что при подобной гражданской позиции дом в Петроверигском просто не мог не стать прогрессивным салоном. Здесь появлялись Карамзин, Жуковский и Херасков. Сын Тургенева, Николай Иванович, стал декабристом и вошел в литературу. Пушкин посвятил ему стихи:
Одну Россию в мире видя,
Преследуя свой идеал,
Хромой Тургенев им внимал
И, плети рабства ненавидя,
Предвидел в сей толпе дворян
Освободителей крестьян.
Впрочем, в 1820-е годы дом уже принадлежал другим хозяевам.
А в 1832 году дом купил купец по части чая П. К. Боткин. Однако тон жилищу задавал не сам чаеторговец, а его сын Василий, литератор.
Отец семейства понимал в торговле, но в науках и искусствах ничего не смыслил вообще. Правда, относился с уважением, и в праздник Воскресения обязательно заходил с поздравлениями к профессору Грановскому, жившему в том же домике, в одном из флигелечков. И снимал перед ним шляпу – хотя сам Грановский, даром что профессор, был значительно моложе Боткина-отца.
А Василий Боткин был любим литераторами. Виссарион Белинский так расхваливал своего приятеля: «Он всегда в гармонии и всегда в интересах духа, ко всем внимателен, со всеми ласков, всем интересуется; читает Шекспира, немецкие книги, хлопочет о судьбе и положении книжек „Наблюдателя“ часто больше меня, покупает очерки и драмы Шекспира, по субботам и воскресеньям задает квартеты, в которых участвует собственною персоною, со скрыпкою под подбородком, ездит в театр русский и французский, – словом, живет решительно вне своего конечного Я, в свободном элементе бытия, всегда веселый, ясный, светлый, доступный мысли, чувству, и ежели грустит временами, то все-таки без подавляющего дух страдания».
Конечно, одна из причин этого до невозможности лестного отзыва состояла в купеческом происхождении Василия Петровича. Современников слегка обескураживал тот факт, что представитель пошлого, презренного купечества может обладать высокими душевными и интеллектуальными задатками. На происхождение подчас делалась скидка – так же, например, цирковые зрители приходят в изумление, когда видят, что медведь может считать, при том, что человек считающий у тех же зрителей вовсе не вызвал бы эмоций.
Впрочем, у той же медали был реверс. Часто случалось, что какой-нибудь литературный сноб, увидев Боткина в салоне, спрашивал брезгливо у красавицы-хозяйки:
– Вы что, у него чай покупаете?
– Нет, я подаю ему чай, – отвечала хозяйка. И сноб утихал.
