— Добро, садись в шлюпку.
Легко сказать: «Садись!». Банки — поперечные скамьи в шлюпке в мазуте, в краске, в солидоле, а я в наглаженных брючках сяду на эти замызганные сиденья. Ничего не оставалось, как спрыгнуть на нос шлюпки и остаться стоять на ней в полный рост. Матрос медленно тащил шлюпку к трапу, я стоял как на выставке, и за всей этой процедурой молчаливо наблюдали человек тридцать команды рефрижератора, облокотившись на планширь. Шлюпка стукнулась о нижнюю ступеньку трапа, и скучный голос вахтенного помощника нарушил вечернюю тишину:
— Колька, кого привёз?
— Хахаля Галке, — подвязывая шлюпку, просто ответил матрос.
И всё. Документы, фамилию гостя, кто он, откуда, морской этикет в таких случаях не позволяет уточнять. Хахаль Галкин — этим всё сказано. Под оценивающие взгляды моряков «рефа» я проследовал на ют в каюту Гали, стиснувшей меня в объятиях.
На этом приключения, злоключения и происшествия на «Робком» не окончились.
Второй штурман застал дома любовника жены и всю ночь выбрасывал в окно с пятого этажа телевизор, холодильник, мебель, ковры и другие вещи, бил зеркала, посуду, потом собрался и ушёл из дому.
Моториста Стукалова осудили на пятнадцать суток за уличную драку.
Марсовый матрос по имени Вова ушёл перед обедом за хлебом. Его ждали день, неделю, месяц. Нашли у железнодорожой насыпи. Несчастного сбила электричка на станции Океанская, но как он там оказался, никто не знает.
Горел стоящий рядом с нами «Рефрижератор № 4» за день до своего выхода на сельдевую путину. Нас разделяла неширокая полоска тонкого мартовского льда. Был выходной день. Команда «Рефа» ушла на берег к семьям попрощаться перед уходом в длительный рейс. Несколько человек вахты слишком поздно заметили дым в каюте радиста, оставившего включенным паяльник. Пока бестолково суетились, огонь заполыхал по каютам. Хорошо горят судовые переборки с несколькими слоями краски! Страшен пожар на судне, особенно в открытом море! Оплавляются борта изнутри!
На «Робком» сыграли пожарную тревогу. По ледку, рискуя провалиться в воду, я и моторист Боря Далишнев протащили от своего пожарного насоса шланг с брандспойтом на корму горящего «рыбака».
В проходе между каютами дымища, всё черно, а впереди по правому борту колышется светлое пятно. Пламя! Не медля, я направил на предполагаемый огонь мощную струю с напором, способным сбить с ног. Жёлтое пятно потухло, но высветилось по левому борту. Бью по нему струёй, с усилиями удерживая в руках толстый шланг, поддерживаемый сзади мотористом. Одному не справиться с ним. Яркое пятно потухло, но вспыхнуло вновь справа. Заливаю его всей мощью нашего гидранта, и оно исчезает в дымной черноте. Стёкла масок наших спасательных аппаратов запотели. Видимость — ноль. Продвигаемся наощупь. Вдруг впереди снова вспыхивает огонь… фонаря на груди пожарника, который мы приняли за пламя пожара. Так вот кого мы упорно «тушили»! Бедный пожарник изворачивался от сверлящей его водяной струи и так, и эдак, не понимая, что свет его фонаря мы принимаем за огонь. Разобрались, вылезли наверх. На пирсе полно пожарных машин. Оказывается, пока мы пробирались по кормовому коридору, какой–то пожарник нырнул вниз из бокового прохода и двинулся нам навстречу.
— Потушили, Генаха, мы с тобой пожарника! — снимая аппарат, смеясь, сказал Боря.
Трюмы рефрижератора, забитые мукой, наполнились водой. Разбитые иллюминаторы, через которые сбивали пламя в каютах, обгоревшие переборки, чад и дым, погром, как после бомбёжки. Таким увидели рыбаки своё судно, пришедшие поутру на пирс с чемоданами и сумками, приготовленными для долгой путины.
Беспечность всегда обходится дорого. Беда не миновала и бесшабашно–развесёлую команду «Робкого».
До отхода в путину оставалось несколько дней, когда случилась авария: после ремонта дейдвудного сальника на гребном валу не выставили ночную вахту в гребном отделении. Сальник плохо набили, забортная вода проникла через него и затопила гребной электродвигатель. Пришлось смывать с него морскую соль пресной водой из брандспойта и потом целый месяц сушить мощными лампами.
