— Сейчас надою, — сказала чукчанка. Взяла котелок и вышла во двор.
— Не понял… Кого она доить собралась? — вопросительно посмотрел на меня штурман и, хмыкнув, вышел следом за хозяйкой. Он застал её в корале сидящей под облезлым оленем, понуро опустившим рогатую голову у привязи. Бока несчастного животного, истыканные шилом, кровоточили, привлекая огромных оводов. Они вились над ним с грозным жужжанием, но олень с бесжизненным видом переносил боль. Чукчанка тем временем ловко нажимала большими пальцами на вспухшие ранки, выдавливая оттуда личинки больших мух. Червяки шлёпались на дно котелка, и уже целая пригоршня их набралась для угощения дорогих гостей лакомым кушаньем.
Штурман не сразу понял, чем занята чукчанка. Когда до него дошло, какую «вермишель» мы ели, рвота свалила его в судорогах за угол чума, превращённый хозяевами в туалет. Его долго рвало, и вконец обессиленный, он ввалился в чум, схватил пьяного чукчу за ворот рваной и грязной телогрейки:
— Песцов давай, свинья узкоплёночная! И мы отваливаем отсюда!
Тот открыл или не открыл глаза — до того они узки, пробормотал:
— Моя на охоту зимой в тундра ходи… Много песеца лови. Тогда твоя приходи, много спирт, водка неси. Хороший песеца будет, начальника, шибко пушистый потом бери.
Штурмана опять потянуло на рвоту. Схватив фуражку, он выбежал из чума и, шатаясь, побрёл на стоянку геологов к вездеходу.
Чтобы меня тоже не стошнило, я старался думать о румяных яблоках и персиках, о розах и тюльпанах и плёлся позади, сожалея о зря потраченной бутылке водки, припасённой для особых случаев.
К полуночи мы возвратились на судно и заступили на вахту, во время которой второй помощник капитана беспрестанно выбегал на крыло мостика, и наклонясь над планширем, стонал в приступах рвоты. Может, и мне тех мучений было бы не миновать, но я не видел ужасной сцены «доения» оленя. Знаю о ней со слов штурмана.
Вот над этой неудавшейся поездкой за песцами и смеялся Глущенко.
А в Уэлене я стоял вахтенным у трапа, когда на борт поднялся солидный мужчина, представился Алексеем Петровичем Никитиным, начальником местной конторы «Заготпушнина».
— И что вас интересует на судне, Алексей Петрович? — чуть насмешливо спросил я, не находя связи между морской профессией и работой посетителя.
— Напрасно вы иронизируете, молодой человек, — видя мою улыбку, сказал уэленский пришелец. — Меня интересуете вы…
— Я?!
— Да, именно вы… Как моряк, прежде всего…
— Я всего лишь студент, прохожу здесь практику по японскому языку. Следующий рейс намечается на Японию…
— Замечательно! Студенты всегда отличались предприимчивостью. Предлагаю выгодную сделку: по приходу во Владивосток вы покупаете ящик водки и высылаете мне. Я меняю водку на пушнину у чукчей… Выручка пополам.
— Что-о?! На пушнину?! Ха–ха–ха! Недавно мы уже пытались это сделать с одним человеком. Бр-р! — вспомнил я о чукчанской «вермишели» и передёрнулся.
— Нет, в самом деле. Здесь сухой закон, водки нет, а чукчей на это барахло — он потрепал мою нейлоновую курточку — не купишь. А за огненную воду они песцов мне мешками несут. Ты ничего не теряешь, парень. Вот мой адрес и деньги. Жду посылку. Будешь в деньгах купаться, студент. Пока.
А. П. Никитин вручил мне конверт с адресом и важно удалился. В его походке чувствовались уверенность, самодовольство и сытость. Он даже не обернулся.
В конверте я нашёл сторублёвку, а доллар тогда был дешевле рубля. Спокойно доверил незнакомому человеку большую сумму и даже не попросил расписки. Сколько же у него тогда денег? Миллион? Или больше?
Возвратясь во Владивосток, я заявился в гастроном, гонимый желанием лёгкого обогащения. Всего делов то? На чужие деньги купить ящик водки и посылками отправить в Уэлен. Деньги вложил в записную книжку, сунул в задний карман брюк. В толчее магазина книжка выпала из кармана, а может, её украли.
С отчаяния я готов был разрыдаться.
Сейчас понимаю, что не плакать, а плясать от радости надо было. Господь Бог навёл мои глаза на ту книжку, чтобы потерять её вместе с нечестно добытыми деньгами.
Следующим летом, когда мне вновь пришлось побывать на Чукотке, я прочитал в анадырской газете статью «Пушное дело», по которому судили за спекуляцию в особо крупных размерах начальника Чукотской конторы «Заготпушнина» некоего Никитина А. П. с подельниками. Быть бы и мне среди его соучастников, но не угодно было моё жульническое намерение Господу Богу.
