Дымок вьётся над крайней избой. Из неё вышли навстречу мне двое мужчин в рыбацких одеждах, в сапогах–болотниках. Приветливо поздоровались.
— Владимир Ходырев, — добродушно протянул мне левую руку для знакомства первый из них: правая у него была занята пустой пластиковой бутылкой.
Второй незнакомец назвался Александром Велькиным. В нём я признал остяка: смуглое, чуть скуловатое лицо, слегка раскосые глаза, прямые чёрные волосы торчат из–под кепки. Неожиданно Велькин запрыгал, приплясывая и притопывая на месте. Вокруг его резинового сапога вертелась серая гадюка.
— Есть, держу! Давай, Володя, подставляй тару! — ногой прижимая гадюку к земле, Велькин палкой–рогулькой ловко заправил её ядовитую голову в горлышко бутылки, подсунутой напарником. Змея, как в нору, вползла в неё, свернулась кольцами.
— Полежит внутри бутылки до начала охотсезона, завоняется, хорошим прикормом для соболей станет, — навинчивая колпачок на бутылку, объяснил Велькин. — Противный запах, конечно, но лучше приманки не найти. Колонок, норка, соболь прут на неё, как кошки на валерьянку. — Сашка, смотри, ещё одна ползёт! Ну, и развелось нынче этих тварей у нас! Кишмя кишат. В огород, в стайки лезут. И в дом забираются. Просто, напасть! Тащи бутылку, изловим заразу…
— Да куды их нам? Солить, чё ли? На промысел запасли, хватит, — безразлично ответил Ходырев. Носком сапога отпихнул ползущую рядом гадюку, столкнул в воду. Та попыталась залезть в одну из лодок моего плота, но я отбросил её веслом. К моему удивлению гадюка резво поплыла, выставив из воды голову на высоко поднятой шее. Остальная часть извивающейся змеи была скрыта водой, чем плывущая гадюка очень напоминала всемирно известное лохнесское чудовище в миниатюре.
Я, как всегда, поздно спохватился о фотоаппарате.
А какой редкий и выразительный снимок бы получился!
Два одиноких жителя Тополёвой пристани, давно забытой теплоходами, узнав о моём путешествии, преподнесли мне в подарок пару копчёных язей и комки отварной карасёвой икры, обжаренной в масле.
Прежде, чем распрощаться с радушными приятелями–охотниками, я пошёл слоняться по берегу вдоль заросших бурьяном изгородей бывшей деревенской улицы.
Постоял у скромного обелиска–памятника воинам–сельчанам, не вернувшимся с войны. Низенький заборчик вокруг него разрушился от времени и дождей, краска на ржавой звёздочке облезла. Сорная трава густо проросла в почерневшей оградке, калитка в которой давно никем не открывалась. Сиротливо и прискорбно выглядят на потемневшей штукатурке памятника фамилии тополёвцев, навсегда ушедших отсюда в 41‑м. Кто вспомнит об этих героях — защитниках Родины, отдавших за неё самое дорогое — жизнь? Кто скосит траву в оградке и побелит памятник? Кто положит букетик полевых цветов на его постамент?
В глубоком раздумье стоял я у памятника тем, кто гулял по этому берегу, жил, любил, с надеждой на возвращение уходил на фронт. И вот лишь безмолвные фамилии напоминают о них. Некоторые выцвели и невозможно прочесть. Назову те, что удалось разобрать.
Усольцев А. В., Усольцев И. В., Усольцев Ф. В.
Шантин Г. А., Шантин И. А.
Савран И. Ф., Савран А. Ф.
Букша Д. И., Буйнов И. И., Ремыга П. И., Дубровин А. И., Гоношенко П. В., Москалюк А. И., Михайлов А. С., Цибуленко А. И., Серебренников И. П. Неводчиков И. Я., Журавлёв Ф. И. и другие: всего на обелиске 24 фамилии.
Вечная слава героям, павшим за Отечество! Помолитесь за убиенных воинов, люди. Помяните их словом Божьим. И в память о них зажгите свечу.
В 15.00 плот–катамаран «Дик» при попутном ветре и с распущенным парусом покинул Тополёвую пристань. Боковая волна била в левый борт. Чуть кренясь на правый борт и слегка зарываясь носом, «Дик» устремился навстречу новым заманчивым далям. И «Радио России» вдохновляло бодрыми голосами Стаса Михайлова и Евгения Кемеровского:
Играя с волнами судьбы пусть дует ветер в паруса,
И берегом своей мечты
Мы поплывём на край земли…
И кто мне скажет, где мой дом?
Он на этом берегу или на том?
За Тополёвой пристанью лесистый остров разделил Обь надвое. Главное русло уходило влево, в сторону села Александровского.
