— А что, чуваки, давайте и впрямь наведём порядок, ну, хоть на один день, — предложил я. — Только, чтобы никто не знал.
Идея понравилась. Несмотря на поздний час, приступили к уборке немедленно. Расставили на полках книги, протёрли стол, вымели мусор, заменили простыни и наволочки, ставшие чёрными, на свежевыстиранные, белые. Выпросили у дежурной горшок с геранью и водрузили на стол. Перед уходом в университет на лекции, заправили конвертами одеяла, и любуясь порядком, призадумались: «Чего ещё не хватает в нашей «семнадцатой»?
— Телевизор бы сюда! — изрёк Юрка Скандальщик. — Возьмём на прокат.
Сбросились по рублю, и после обеда, тайно затащив громоздкий чёрно–белый «Сигнал» через окно, установили на тумбочке. Приходили соседи–студенты из других комнат, обалдевали, спрашивали?
— Откуда телевизор у вас?
— Пока были на лекциях, комиссия комитета комсомола проводила проверку на самую чистую комнату, — серьёзно объяснил Ганс. — Нашу комнату лучшей признали, телевизором наградили…
— Безобразие! У нас всегда чисто, а вы первый раз порядок навели, и вам приз? Будем жаловаться в комитет!
Приходил комендант. Остался несказанно доволен.
— Телевизор где взяли?
— Скинулись общаком и купили, — ответил Скандальщик.
Но как и предполагали, не на долго хватило терпения жить в чистоте. Телевизор сдали обратно в прокат. Горшок с цветком разбился, и земля таскалась под ногами вперемежку с пухом и перьями. На столе огрызки, карты, стаканы. Желтовато–бурый череп, полный окурков, оскалившись челюстью, бесстрастно взирал пустыми глазницами на студенческий содом.
По весне навестил нас комендант, увидел всё тот же бедлам, бутылки, покачал головой и понуро спросил:
— Телевизор–то где?
— Продали и пропили, — невозмутимо объяснил Скандальщик.
— Всех выгоню! Всех! — затопал ногами комендант. Может, так бы оно и случилось, но за окном цвела сирень, мы сдали весеннюю сессию и отправились на практику. Кто куда, а я и Вовка Глущенко в Дальневосточное морское пароходство на суда загранплавания. Нас направили матросами на пассажирский теплоход «Григорий Орджоникидзе», совершавший рейсы с японскими туристами на Камчатку, Сахалин и Курилы. Иногда этот белоснежный красавец–лайнер ходил в Японию. Нам представлялась хорошая возможность не только говорить с японцами, закрепляя на практике теоретические занятия языком, но и заработать за летние месяцы немного денег. К тому же, бесплатное питание «на убой» и целых три месяца проживания в каюте, напротив которой душ, сауна и бассейн. Короткие объявления по судовой трансляции «Команде завтракать… полдничать… обедать… ужинать… пить чай» приятно ласкали ухо студента, и глаза его загорались при виде жирного, наваристого борща с мясом, котлет с картофельным пюре и компота из сухофруктов. И как непременное дополнение к сытной пище обилие на судне хорошеньких девушек — работниц камбуза и ресторанов, медсанчасти, турагенства, кинозала, библиотеки, косметического салона, парикмахерской. Снуют по коридорам, палубам, верандам и трапам номерные, буфетчицы, пассажиры. Есть где разгуляться парню молодому, есть на кого глаз положить!
В сравнении с общежитием, где вечно голодные студенты рыскают из комнаты в комнату в поисках жрачки, жизнь матроса на теплоходе может показаться пансионатом, санаторием, домом отдыха, курортом. А что? Море необъятное рядом шумит. Шезлонги на палубах. Девицы в купальниках из–под чёрных очков ухажёров высматривают. Из динамиков задорная песня гремит:
Ах, белый теплоход, в гудках тревожный бас
Крик чаек за кормой, сиянье синих глаз.
Ах, белый теплоход, бегущая вода,
Уносишь ты меня, скажи: «Куда?»
Всё так… Если бы не штормы, напрочь убивающие мысли об этой самой еде, о любовных интрижках. Если бы не четырёхчасовые вахты дважды в сутки и авральные работы на судне. Если бы не старпом, предупредивший: «Увижу возле дверей ресторана — спишу на берег». Если бы не сердитый боцман, гонявший матросов как сидоровых коз с одной и той же угрозой: «Плохо надраите палубу — на цугундер надену!».
В остальном нормально. Сытый, вздрюченный старпомом и боцманом, я возвращался после вахты в каюту, где всецело погружался в непонятный для непосвящённых и потому таинственный мир иероглифов.
