Поняв это, Бет жизнерадостно засмеялась:
— Натан, ты до этого часа вел себя очень плохо. Но теперь я страшно рада, что мы объяснились.
Все еще с покорным выражением лица он пробормотал:
— Ты слишком добра ко мне, Бет. Зачем же ты столько терпела и не выложила мне все претензии раньше, да и сделать это надо было пожестче. Я бы сразу стал вести себя лучше и перестал бы отравлять тебе жизнь. Впредь не позволяй мне делать этого.
Бет послала ему какую-то неопределенную улыбку, потом подошла к нему и поцеловала в щеку:
— Ладно, ладно. Ты теперь в долгу передо мною. Значит, когда мне понадобится индульгенция, я скажу тебе об этом.
Не удержавшись, она поддразнила его:
— Боюсь, что у меня стал страшно портиться характер.
— У тебя? — Себастиан разыграл удивление. — О нет, моя дорогая! Когда-то именно твой замечательный характер решил мою судьбу, пожалуйста, не надо меня теперь разочаровывать.
Когда они все трое встретились за ужином, Себастиан сразу же подметил какую-то новую атмосферу теплой интимности, воцарившуюся между супругами. Он стал ревниво искать причины этому. Они все время обменивались многозначительными взглядами, а у Себастиана каждый раз при этом обрывалось сердце.
Кончилось все тем, что он несколько поспешно встал из-за стола и вежливо отклонил предложение погулять перед сном.
С непроницаемым лицом он тихо сказал:
— Надеюсь, вы простите меня, если я вас покину. У меня на вечер есть кое-какие планы.
Это было ложью. Никаких планов у него, естественно, не было. Но он быстро исчез, размышляя при этом, что лучше сделать: застрелить на дуэли Натана или просто тихо придушить Бет за ее беспробудное кокетство.
Готовый взрываться по любому поводу, он вышел из отеля и направился в таверну, расположенную поблизости. Там он мрачно заказал мощную дозу виски. Таверна была выдержана в мексиканском стиле, в ней царил полумрак. Себастиан в течение нескольких минут молча потягивал виски. Когда его глаза привыкли к скудному освещению, он обнаружил, что кроме него самого и бармена за стойкой в зале был кто-то третий.
В слабом свете канделябра, стоявшего за спиной третьего человека, его силуэт казался совсем черным. Зато были хорошо видны его пыльные черные сапоги и длинные ноги. Струйка дыма от тонкой сигары поднималась над его головой. В полутьме при каждой затяжке ярко вспыхивал красный огонек. Себастиану действовало на нервы, что незнакомец, не мигая, смотрит на него. По крайней мере, так ему показалось.
Все еще злой от раздражавшей его непонятной близости между Бет и Натаном, Себастиан искал повод разрядиться. И, кажется, нашел — ему не нравилась настырность незнакомца, глядевшего из своего темного угла. Агрессивно выдвинув челюсть, Себастиан направился к его столику, но был удивлен, услышав насмешливые слова:
— Вы только поглядите, этот юноша по-прежнему вспыльчив, как молодой петушок. Слава Богу, что он умеет обращаться с оружием и не сразу открывает пальбу!
Голос этот с характерным акцентом и смуглые черты, которые теперь уже можно было разглядеть, серые цинично смеющиеся глаза — все это было хорошо знакомо Себастиану, и он облегченно расхохотался:
— Рафаэль! Ты ли это? Какой ветер занес тебя сюда? Вот уж не ожидал увидеть тебя раньше, чем доберусь до гасиенды!
С ленивой ухмылкой на губах Рафаэль Сантана тем не менее проявил знаки уважения к подходившему молодому человеку. Он даже вынул изо рта свою тонкую сигару.
— Тебе, дружок, не стоило бы забывать, что я всегда уезжаю из Сан-Антонио, когда на ранчо гостит дон Филипе.
Они разговорились, перескакивая с темы на тему, как это обычно бывает, когда люди долго не виделись. Но главным были семейные новости. Беседа, однако, неожиданно зашла в тупик, когда Рафаэль предложил Себастиану совершить вместе с ним марш-бросок в Хьюстон, а потом уже отправиться в Сан-Антонио и на гасиенду в Санта-Фе.
Не без колебаний Себастиан все же отказался и, когда удивленный Рафаэль спросил его о причине, то не очень охотно объяснил:
— Видишь ли, дело в одной женщине. Я познакомился с ней на борту пакетбота по пути из Нового Орлеана. Завтра она отправляется в Сан-Антонио, и я намерен сопровождать ее.
