– А что, если его съела гиена и уже отчасти переварила? – спросил Кловис, испытывавший душевное расположение к этой своей теории насчет диких зверей. – Последствия такого оборота событий скрыть будет трудно.
Мисс Гилпет несколько обескуражила подобная постановка вопроса.
– Я уверена, его не съела гиена, – неуверенно произнесла она.
– Но и у гиены может быть свое мнение на этот счет. Все дело в том, что она, как и вы, тоже может обладать верой, а уж где находится ребенок, она точно знает.
Глаза миссис Момби снова повлажнели.
– Вот вы говорите о вере, – в слезах заговорила она; казалось, она вот-вот разрыдается, но тут ее точно осенило. – Так, может, вы и найдете нашего маленького Эрика? Уверена, что у вас для этого есть возможности, которых мы лишены.
Розмари Гилпет придерживалась принципов христианского учения с полнейшей искренностью; верно ли она их понимала и правильно ли истолковывала – о том судить ученым мужам. В данном конкретном случае ей, вне всякого сомнения, предоставлялась великая возможность проявить себя, и, отправившись на не предвещавшие определенного успеха поиски пропавшего, она призвала на помощь всю имевшуюся у нее веру без остатка. Только она вышла на пустынную и безлюдную дорогу, как миссис Момби упредила ее:
– Нет смысла туда ходить, мы там уже десять раз были.
Но Розмари была глуха ко всему; ее переполнял восторг по поводу собственных действий, ибо посреди пыльной дороги сидел малыш в белом переднике и премило забавлялся с поникшими лютиками; его белокурые пряди были перехвачены бледно-голубой лентой. Розмари прежде убедилась, что на горизонте нет автомобиля, – так на ее месте поступила бы, пожалуй, всякая другая женщина, – после чего бросилась к ребенку, подхватила его и, не обращая внимания на его отчаянное сопротивление, вошла вместе с ним в ворота виллы «Эльсинор». Громкие крики ребенка тотчас подтвердили факт его обнаружения, и родители, вне себя от радости, помчались по лужайке навстречу своему новонайденному отпрыску. Эстетическое восприятие сцены нарушалось в некоторой степени тем, что Розмари было непросто удерживать сопротивлявшееся дитя, которое не тем местом повернулось к своим родителям, горевшим желанием скорее прижать его к груди.
– Наш маленький Эрик снова с нами! – хором воскликнули оба Момби.
Стиснув пальцы в кулачки, ребенок крепко прижимал их к глазам, так что виден был лишь его широко раскрытый рот, потому не оставалось ничего другого, как принять на веру то, что это именно он.
– Он рад, что вернулся к папочке и мамочке? – с чувством проговорила миссис Момби.
Ребенок выказывал столь явное предпочтение пыли и поникшим лютикам, что этот вопрос показался Кловису по меньшей мере бестактным.
– Дайте-ка ему покататься на лошадке, – предложил сияющий от счастья отец.
Ребенок кричал не переставая. Его, однако, усадили на деревянную лошадку и принялись ее раскачивать. И тут из пустотелой лошадки вырвался душераздирающий крик, заглушивший вокальные потуги визжавшего ребенка; взору собравшихся вскоре явился младенец в белом переднике; его белокурые пряди были перехвачены бледно-голубой лентой. Ни наружность, ни сила голоса вновь прибывшего не оставляли поводов для сомнений.
– Это же наш маленький Эрик! – вскричала миссис Момби, бросившись к ребенку и едва не задушив его в своих объятиях. – Вот где он, оказывается, прятался – в лошадке. То-то мы перепугались.
Внезапное исчезновение малыша и его неожиданное возвращение в лоно семьи объяснялись, таким образом, весьма просто. Но оставалось решить, что делать с другим ребенком, который сидел на лужайке и всхлипывал оттого, что бурный восторг по поводу его недавнего обнаружения сменился холодным невниманием. Чета Момби смотрела на него так, будто он самым бессовестным и беззастенчивым образом воспользовался их скоротечным душевным расположением. Мисс Гилпет, не зная, что предпринять, глядела на ссутулившуюся фигурку с видимым неудовольствием; всего несколько минут назад во взгляде ее светилась радость.
– Когда любовь проходит, как мало воспоминаний о ней остается даже у того, кто любил, – произнес про себя Кловис.
