Старик огляделся, медленно поворачивая голову, сделал шаг в сторону от мельницы, повернулся, подошел к ручью и встал, точно слушая. Внезапная ворона, беззвучно раскрывая клюв, пролетела низко над ручьем. Он проводил ее угрюмым неосмысленным взглядом и, крадучись, пошагал к мельнице. Игорь встал в проеме дверей. Хрустнуло, шаркнуло, дверь заскрипела. И в тот момент, когда за ней, уже полуоткрытой, показалась черная суконная фигура, Игорь ударил старика под сердце. Дверь мощно качнулась, старика развернуло, он взмахнул ружьем и выронил его в омуток под мельницей. Игорь выпрямился, чтобы ударить еще раз, но старик, невероятным, непостижимым образом изогнувшись, пнул его ногой в пах. Меж ног полыхнула боль, облив сознание чернотой и разрывая тело на части. Он повалился на старика, обхватив его за шею. Старик рванулся назад, нагнув голову, стараясь освободиться. Руки Игоря поехали, он схватил старика за воротник и, падая, дернул на себя. Суконная терка шваркнула по носу, колено нещадно уперлось в живот. Но голова уже очищалась. Игорь, что оставалось сил, сдавил ему горло. Старик захрипел.
— Говори, ты, паскуда, — заорал Игорь, не понимая себя от боли и злобы. — Где он? Кто украл?
Лицо старика разбухло, рот открылся. Игорь отпустил горло. Старик лежал, дыша, как при смерти.
— Ну! — Игорь встал, кое-как разгибаясь.
— Не знаю, — вытолкнул старик.
Голову заполнило туманом, горизонт накренился. Чувствуя, что язык уже не служит ему, деревенеет, Игорь молча и с яростью ударил старика ногой в челюсть.
— Откуда же мне знать, — застонал старик еле слышно.
Игорь поднял ногу, чтобы наступить ему на лицо, и в широко раздвинутых глазах старика внезапно, показалось ему, мелькнуло его, Игоря, отражение: злобная нечеловечья маска. Он закричал, сам не зная что, и отскочил. Да что происходит, что делается с ним?!
Пошатываясь, Игорь отошел и сел на берег. Вдруг рот его помимо воли судорожно выдохнул, горло свело. Он упал на траву, вздрагивая от рыданий.
То, что ведьма как-то приближена к Отцу, стало ясно вечером. В квартиру вдруг без звонка, без стука вошел Пан, в оранжевой куртке, длинноногий, сутулый, огненноволосый.
— Привет, — сказал он Дьякону, тревожно сидящему в гостиной, и, подняв кверху палец, свернул на кухню, где краешком было видно — летала по столу рука ведьмы с тряпкой.
Дверь кухни тотчас закрылась. Дьякон посмотрел на Игуменью, стоящую возле кровати с мальчишкой. Она отвернулась.
Дьякон, сам не зная за что, опять почувствовал вину перед Игуменьей. Виноват ли он в том, что она любит его, но вынуждена подчиняться капризам той праздничноглазой самочки?
Кухня была заперта четверть часа. Затем дверь вздрогнула, поползла, и в прихожую боком выпал Пан.
— Дьякон, — сказал он, улыбаясь всей своей оранжевой фигурой. — Все идет лучше, чем мы думали.
Дьякон молча кивнул, чувствуя в себе сиротство.
Пан вышел, не прощаясь.
Но и сознавая, что этот визит поднимает ведьму неимоверно, помня и про ее обещание-предупреждение — «вечером», — Дьякон не остался на ночь. Ведьма ему это еще вернет, он понимал. А все же уехал, не мог не уехать.
Что значила для него Игуменья? Не ошибался ли он, говоря иногда себе, что ничего? Может ли один человек ничего не значить для другого? Значил ли он сам для кого-нибудь что-нибудь? Родитель с его орденом и маразматической войной, мать с ее суеверным обожанием Дьякона как улучшенного отображения ее самой. Братья…
Так или иначе, но на трезвую голову Дьякон не мог представить себе, что будет упражняться с ведьмой в то время, когда Игуменья сидит в соседней комнате.
…Назавтра выезжали в полдень. Главной новостью было то, что посвящение перенесли из Пристанища в Клиновую, десятью километрами дальше. По слухам, на Волчьем ручье до полусмерти избили одного старого ведьмака. Ведьмак от Братьев давным-давно отошел, никто из них им не интересовался, но происшествие было слишком недобрым, чтобы пренебречь.
После вчерашней грозы природа стояла притихшая, понурая, точно побитая собака, манная каша сплошной облачности обволокла землю, а на западе опять висели над горизонтом фиолетовые лохмотья. Ехали на машине Пана, он и вел. Ведьма сидела рядом с ним. С ходу, не снижая скорости, миновали Пристанище — звонкий ряд зеленых и красных крыш.
