— Пока ничего нет, — ответил упругий девичий голос. — Мы вам позвоним. Вот ваш телефон, лежит передо мной.
Игорь вышел из будки, сел на скамейку. Но, уже садясь, почувствовал, что не выдержит и секунды. Что-то надо делать, что-то делать. Он вскочил.
И вот тут, распрямляя скованные усталостью ноги, он понял: ничего другого не остается, как ехать в Пристанище.
На машине нельзя — где ж там проедешь. Он побежал к метро. В вагоне было полупусто в этот будний нелюдный час. Он сел напротив рыхлой сопящей беловолосой женщины с проволочной корзиной на коленях. Сухой холодный воздух тянул по полу, облегчая горящие ноги, вагон под Игорем повело вперед, мягко отпустило — поезд набрал ход, — снова повело, и неожиданно, мгновенно он уснул. Из ирреальной звенящей тишины выплыл полуденный летний пруд, зернистый серый крупный песок отмели, он, Игорь, и соседская девочка Соня, прокапывающие в нем каналы. Внезапно Соня выпрямилась, ее лицо как-то зловеще прогнулось, она схватила его за горло. Рука у нее оказалась огромной, мохнатой и жесткой, в горле возникла каменная теснина, затрещало. Он с силой ударил ее между нор и пробудился. Поезд замедлял ход, женщины с корзиной уже не было, он сидел в вагоне один. Тотчас с полной отчетливостью встало перед ним все случившееся, он застонал, снова закрыл глаза, и в этот момент поезд резко, обрубая, остановился.
Наверху уже сыпались редкие ледяные иголки, ветер, остервенело напирая, хлопал тополиными листами, а вдали, за автостанцией, празднично, ошалело прыгали мелкие яркие градины. Вверху за тучами гигантское чугунное колесо прокатилось по чугунному полу, следом полыхнуло, ослепительным хрусталем озарив пещеру меж землей и небом, и чудовищный раскаленный гвоздь вонзился за ближним сквером, раздирая ушные перепонки. Тотчас освобождение ликующе небо хлынуло на землю.
Игорь вскочил в автобус за мгновение до потопа. Крыша автобуса гремела, вода лилась по стеклам сплошным потоком, пассажиры сидели, как в подводной лодке.
Автобус тронулся только через полчаса. Мелькнула кольцевая дорога, побежали пирамидки садовых домиков, дождь утих, и вдали на юго-западе небо молочно засветилось тонким уже слоем верховых облаков.
Игорь верил и не верил, что полиция поможет. Не верить было слишком мучительно, но и верить он не мог. Кому и чему в этой жизни вообще можно доверяться? Человек враждебен человеку уже просто потому, что каждый по-своему думает, по-своему видит мир. I] если это правда, если действительно кто-то решил принести в жертву его сына, то Игорь должен самолично найти выродков… И роль полиции здесь только роль силы, которая должна помочь ему в этом. Было бы прекрасно, если бы жизнь была построена на законе и согласии. Но есть ли это в действительности и может ли быть?
В стеклах свистел ветер. Шоссе было проложено всего лишь год назад, автобус летел птицей. Игорю же казалось, что они едва ползут.
Выпрыгнули из-за рощи первые усадьбы Пристанища. Поселок был дачным — расчерченным, разлинованным, квадратно-гнездовым. Молодцеватые домики желто-красной шеренгой ушагивали за холм, поднимая над крышами серые круглые трубы. Эта казарменность посреди цветущей бушующей природы на мгновение как-то нерадостно ошеломляла всякого, кто попадал сюда.
Сойдя, Игорь отыскал будочку телефона-автомата.
Долго никто не отвечал. Пять гудков, еще пять, еще пять. Наконец трубка щелкнула, прокрутила кусочек электрической шуршащей тишины, послышалась тонкая робкая хрипотца бабки Анны:
— Алё.
— Игорь, — сказал он.
— Нету, Игорек, ничего нету, никто не звонил, — голос бабки Анны заторопился, задребезжал.
— Как Люба?
В трубке всхлипнуло, швыркнуло, опять кусочек, шуршащая полоска.
— Анна Егоровна, — сказал он требовательно, — ты за ней смотри, пожалуйста. Меня не будет до вечера. Уж как-нибудь давай. И сама держись.
Трубка молчала. Игорь положил ее, как мог, осторожно к выскочил из будочки. Нет, эти негодяи за все ему заплатят, только найти их. В любом случае, в любом заплатят!
Что значит «в любом случае», он, пожалуй, и сам не мог бы сказать, но голову вдруг обнесло яростью, ненависть к похитителям заставила его вздрогнуть. Он подумал, что если этот мельник, или кто он там, поведет себя так же, как Креп, то будет уже другой разговор, не то, что с Крепом. Он знал теперь, что будет действовать, даже пренебрегая собственной жизнью. Господи, да что ему делать с этой самой жизнью!
