Отпустил поводья, дал шенкеля. Конь, вытянув морду, поджав уши, сорвался с места наметом, скрылся в чаще.
Привыкшие тянуть лодки флегматичные лошадки, знающие лишь размеренный спокойный шаг, тоже проявили неожиданную прыть. Подгоняемые ездовыми, они, вспомнив, видимо, молодость, устремились неумелым коровьим галопом вслед за жеребцом.
Козырь поджидал сотоварищей в низкорослом сосняке. Раздувая ноздри тонкого горбатого носа, прислушался к далекому треску выстрелов, аханью гранатных взрывов, размеренной перебранке пулеметов.
— Ну, сявки-сявочки, вывернулись, гадом быть! — Он почесал острый подбородок. — Из какой мясорубки вырвались, а!.. Ты чего закис, Студент? — ткнул в плечо всадника в потасканной тужурке с золочеными пуговицами. — Живы ведь, короли-валеты! Живы, Студент, чуешь?
Тот, откинув голову, посмотрел на Козыря через покривившееся пенсне.
— Нехорошо получилось… Своих в беде бросили.
— Вот так ляпнул! — поразился Козырь. — Ты недавно дурак или сроду так?.. Смерти захотелось? Могу помочь, — потянул из-за спины винтовку. — Выручим его, Урядник? — Подмигнул краснолицему кряжистому мужику с густой рыжей бородой. — Выделим ему девять грамм из общей пайки?
— Щенячишься? — Урядник, вздыбив квадратную грудь, глянул исподлобья на Студента. — Наши — ваши, глупость одна. О себе думать надо… Чего делать-то теперь, господа хорошие?
— Надо валить туда, откуда пришла эта лайба с чекистней, — выпалил Козырь. — В Сатарово надо — самый козырный ход! Там нас никто не ждет. Да и есть чем поживиться. Комиссары харчей, небось, для узкоглазых оставили — прорву!
— Что ж, в твоих словах есть резон, — Студент кивнул.
— Одобряю, — заявил и Урядник. — Я думаю, пароход далее, в Березово, направится. А нам с краснюками не по пути.
— Н-ну, а я о чем толкую! — хмыкнул Козырь. И вдруг вытянулся на стременах, поднял указательный палец, призывая к тишине. — Во, перестали хлестаться! — Помолчал, прислушиваясь, опустился в седло. — Все, спеклись братишки… Сейчас чекисты на берегу шмон начнут и за нами припустят!
Пригнулся, пустил коня с места в карьер. Урядник и Студент поскакали вслед за ним, кулаками, пятками мутузя непроворных лошадок.
Но чоновцы и не думали преследовать троицу — шут с ними, пускай уходят, не искать же иголку в стоге сена.
Ростовцев первым из пленных поднялся на палубу «Советогора». Мельком взглянул на чекистов, на девушку в алой косынке и выцветшей гимнастерке, на черноволосого большеголового остячонка в серой рубахе, перехваченной ремнем с ножом, на крепыша в кителе и фуражке — капитана, судя по всему, — и задержал взгляд на Фролове. Но тот на него, Ростовцева, и не глядел. Прищурившись от солнечных бликов, игравших на воде, наблюдал он за бойцами, которые перегружали из дощаника в шлюпку винтовки, зеленые патронные ящики.
— Я так полагаю, что вы — Ростовцев Сергей Львович, — не повернув головы, сказал Фролов скучным голосом. — Бывший инспектор губземотдела, а во время мятежа заместитель Арчева. Верно?
— Абсолютно справедливо, — Ростовцев, ерничая, прищелкнул каблуками.
Фролов покосился на него, смерил взглядом. Оглядел других пленных, которые сбились в кучу около трапа.
— Этого, — мотнул головой в сторону Ростовцева, — в каюту стюардов. Тех — в общую.
Пленные, топоча по палубе, потянулись под конвоем на корму, где в пустующем кубрике машинной команды были еще в городе сколочены двухъярусные нары. А Ростовцева повели к двери под мостиком.
Плечистый парень в бушлате мастерового схватил Ростовцева за рукав, втолкнул в каюту и с силой захлопнул дверь.
Арчев, стоявший у зарешеченного окна, обернулся.
— Евгений Дмитриевич! — обрадовался Ростовцев. Шагнул было к нему, но вдруг остановился, качнулся, точно запнувшись. — Простите, мы не знакомы. — Вскинул голову. — С предателями не желаю знаться.
— Дать бы вам по физиономии, чтобы выбирали выражения, да лень, — Арчев почесал небритую щеку. — Погубит вас язык, Серж. Язык, апломб и глупость… Я вижу, вас хорошо искупали, подпоручик. — Подошел к койке, поднял с нее шинель. — Снимите мокрое тряпье и наденьте хотя бы вот это… А то простудитесь.
