Дед Бахвалов выбрал веник поменьше и с поклоном протянул мне: "Попарьтесь-ка во славу, пока мы шурум-бурум получаем".
Поблагодарив, я вошла в предбанник, нерешительно заглянула в парилку, да так и отпрянула. Ад кромешный! Преисподняя. Раскаленным воздухом меня едва с ног не сшибло.
- Нет, - сказала я, возвращая деду веник, - что-то у меня нет желания изжариться заживо. Помоюсь после всех, без пара.
Солдаты засмеялись и с веселым гомоном повалили в баню. Нижнее белье, полотенца и мыло принял дед Бахвалов. Все остальное на весь взвод получала я. И не торопилась: пусть ребята попарятся всласть.
Прошел час времени, а из бани еще никто не выходил. Прошло еще полчаса. Появилось мое начальство: командир пулеметной роты Ухватов, с прошлогодним веником под мышкой (запасливый). Потом мой собрат по оружию лейтенант Федор Рублев привел половину своих пулеметчиков. А мои всё мылись.
Старшина наконец потерял терпение и постучал в дверь, закрытую изнутри на запор. Ни ответа, ни привета. Он обошел баньку вокруг и заглянул в подслеповатое оконце. Вернулся и доложил Ухватову:
- Ни лысого не видно. Угорели они, что ли?..
Подождали еще с четверть часа. И вдруг двери предбанника распахнулись настежь, на улицу вылетел пулеметчик Попсуевич с белыми ошалелыми глазами, бордово-красный, мокрый, с разбегу бултыхнулся в реку.
- Один спекся, - невозмутимо отметил писарь.
Остальные все еще парились. Ротный Ухватов запетушился:
- Пора и честь знать. Выгоняй своих!
Я возразила:
- Да вы что? Они же в чем мать родила!
Федор Рублев и его ребята добродушно похохатывали. А старшина Максим рассвирепел:
- Я их, гавриков, сейчас попарю! Они у меня неделю чесаться будут.
Он выбрал из кучи брезентовые рукавицы и куда-то ушел. Вернулся с огромным букетом лесной молодой крапивы - стрекавы. Не мешкая, тут же проворно разделся, натянул на бритую голову пилотку и, грузный, белотелый, решительно нырнул в банное нутро. Из парилки донесся истошный визг, хохот, и снова все затихло.
Через десять минут, распаренный и исхлестанный до багровых полос, Максим не без посторонней помощи вывалился из предбанника и упал лицом на молодую травку.
- И второй готов, - невозмутимо отметил писарь. Ротный Ухватов склонился над Максимом, спросил участливо:
- Что с тобой, старшина? Плохо, что ли? Максим с трудом оторвал от земли очугуневшую голову:
- Они м-м-ме-ня...
- Побили, что ли?
- П-п-па-ри-ли... в двенадцать в-ве-ников...
Ухватов взвизгнул совсем по-бабьи и с хохотом повалился на траву. Смеялись пулеметчики Федора Рублева. Сам он заходился до упаду, выкрикивая сквозь слезы:
- Вот это баня!.. Ах, молодцы!..
Давно и я так не смеялась. Нет, что ни говори, а фронтовая солдатская баня заслуживает похвального слова.
