– Знаешь, я никогда в жизни не встречал человека более порочного, чем ты, скверная девчонка. Ты ведь просто чудовище. Ты способна, не моргнув глазом, вонзить кинжал в грудь того, кто сделал тебе много доброго.
– Может, оно и так, – кивнула она. – Но, уверяю тебя, я ведь за свою жизнь тоже немало кинжальных ударов получила. И поэтому ни в чем не раскаиваюсь. Ни в чем. Ну… Пожалуй, только в том, что мучила тебя. А теперь решила исправиться. И вот я здесь.
Она уставилась на меня с видом пай-девочки, из-за чего я просто взбесился.
– Скажи кому другому… Ты что, думаешь, я и вправду приму весь этот спектакль за чистую монету? Скверная девчонка – в роли раскаявшейся супруги?
– Да! Я вернулась, потому что люблю тебя. И еще потому, что ты мне нужен. Потому что не могу жить ни с кем, кроме тебя. Наверное, я поздновато спохватилась и поздновато поняла это, но все-таки поняла… И теперь останусь с тобой – даже если мы будем голодать и мне придется жить как эта твоя хиппи. Лишь бы с тобой. Хочешь, я тоже стану хиппи и перестану мыться? И одеваться буду как чучело огородное? Сделаю все, что пожелаешь.
Она закашлялась, и от напряжения у нее покраснели глаза. Потом отпила глоток воды из моего стакана.
– Давай уйдем отсюда, а? – попросила она, снова закашлявшись. – Слишком дымно и пыльно – я просто задыхаюсь. Здесь, в Испании, все до одного курят. Вот что мне больше всего не нравится в этой стране. Куда ни сунешь нос, везде полно народа, и все пускают тебе в лицо клубы дыма.
Я попросил счет, заплатил, и мы вышли. На улице, при дневном свете, я увидел, как она исхудала, и ужаснулся. Пока она сидела со мной за столиком, я заметил только осунувшееся лицо. А теперь обнаружил перед собой лишь некий намек на человеческую фигуру. Она шла неуверенно и чуть сгорбившись, словно старалась одолеть какие-то препятствия. Груди практически исчезли, а вместо плечей из-под блузки выпирали кости, едва прикрытые плотью. В руках у нее кроме портфеля была еще пухлая папка.
– Если тебе кажется, что я стала очень тощей, очень страшной и очень старой, не говори этого, пожалуйста, вслух. Куда мы пойдем?
– Никуда. У нас, в Лавапиесе, все кафе такие же старые и пыльные, как это. И везде посетители дымят, как паровозы. Так что лучше нам распрощаться прямо здесь.
– Мне нужно с тобой поговорить. Это не займет много времени, поверь.
Она схватила меня за руку, и ее пальцы – такие худенькие, такие костлявые – показались мне совсем детскими.
– Хочешь, пойдем ко мне домой? – предложил я и сразу же раскаялся в своей опрометчивости. – Я живу неподалеку. Но учти, там тебе будет еще противнее, чем в кафе.
– Пойдем куда угодно, – откликнулась она. – Но должна тебя предупредить: если появится эта вонючая хиппи, я выцарапаю ей глаза.
– Она в Германии, можешь не беспокоиться.
Подъем на четвертый этаж получился долгим и трудным. Она очень медленно одолевала ступеньки и останавливалась отдохнуть на каждой лестничной площадке. При этом ни на миг не отпускала моей руки. Когда мы добрались наконец до верхнего этажа, она сильно побледнела, и на лбу у нее блестели капельки пота.
Едва мы вошли в гостиную, она рухнула в маленькое кресло и глубоко вздохнула. Затем, не говоря ни слова и не двигаясь с места, принялась оглядывать мое жилище. Нахмурив лоб, придирчиво изучала эскизы и наброски, а также раскиданную повсюду одежду Марчеллы, журналы и книги, кучами сваленные по углам и на полках, – вообще весь наш беспорядок. Потом уставилась на неубранную постель, и меня поразило, как переменилось ее лицо. Я отправился на кухню и принес бутылку минеральной воды. Она сидела на прежнем месте и пристально глядела на кровать.
– А ведь ты патологически любил порядок и чистоту, Рикардито, – проговорила она после паузы. – Никак не могу поверить, что ты живешь в таком свинарнике.
Я сел рядом с ней и почувствовал неизмеримую печаль. Скверная девчонка была права. Моя маленькая и скромная квартира у Военной школы всегда сверкала безупречной чистотой и порядком. Что ж, Рикардито, нынешний бедлам – лишнее свидетельство необратимости твоей деградации.
