Чайкин отдал фунт. Приказчик сперва бросил золотой на прилавок и, когда раздался звон удовлетворительный, показавший, что монета не фальшивая, он положил золотой в кассу и отдал Чайкину несколько серебра вместе со счетом, в котором было, между прочим, обозначено, сколько долларов дали за золотой.
Чайкин смотрел на счет, ничего не понимая. Однако спрятал счет в карман и при помощи Артемьева не без труда рассчитал, верно ли ему разменяли золотой, не надул ли американец. Оказалось, что совершенно верно, и Чайкин удовлетворенно проговорил:
— Видно, здесь торговцы на совесть… Не то что в Кронштадте.
Когда они вышли из лавки на улицу, Артемьев сказал:
— Теперь куда, братцы?
И, не дожидаясь ответа, прибавил:
— Теперь в самый бы раз по шкалику раздавить да пивом побаловаться. Небось устали мы, шлямшись по городу.
— В сад бы! — промолвил Чайкин.
Но оба его спутника запротестовали.
— В сад потом, а теперь гайда в салун!
Зашли в маленький салун, в ближнем переулке. Небольшая комната, пол которой был усыпан опилками, полна была народу. Две молодые служанки разносили гостям, сидящим за маленькими столиками, рюмки с ромом, стаканы с хересом, кружки пива и другие напитки. На одном из столиков двое мужчин в широкополых шляпах (сомбреро) играли в кости.
Наши матросы конфузливо озирались среди шума и гама, стоявших в кабачке. Но одна из служанок тотчас же к ним подошла и указала им на свободный столик и, когда матросы уселись, спросила их по-английски, что им принести.
— Ром… вери гут… два стаканчика побольше… вери гут, а ему бир [3] кружку… вери гут… Понимаешь, голубушка? — приказывал Артемьев, распоряжаясь своим «вери гут» довольно расточительно.
Но, к его удивлению служанка сказала на понятном для матросов языке:
— Русский будет?
— То-то, русские! — обрадованно воскликнули все трое. — А вы нешто российская?
— Мой Чехии, тоже славян…
Хотя ни один из матросов и не имел понятия о Чехии и не знал, откуда родом служанка, тем не менее они очень были рады встретить на чужбине человека, понимающего по-русски.
— И как вы сюда попали? — спрашивал Чайкин.
Чешка торопливо отвечала на родном своем языке, и матросы могли понять, что она переселилась с отцом и матерью три года тому назад с родины, которая далеко-далеко.
Матросы не прочь были поговорить со служанкой подольше, но она, махнув головой в сторону стойки, где восседала крупная пожилая дама, сказала, что ей некогда, и скрылась в толпе.
— Тоже и ихняя нелегкая служба! — проговорил Чайкин, поглядывая как шмыгали служанки, подавая посетителям то то, то другое.
— А сюда со всех концов света бегут! — заметил Артемьев.
— По какой такой причине?
— Жизнь вольная. И опять же золото, копай кто хочет… Только русские не бегут!
— Не бегут?
— Любят свою землю, потому и не бегут. И опять же: надо лопотать по-ихнему.
— А вот тоже эта девушка не знала по-ихнему, а поди научилась…
Служанка в эту минуту поставила на стол перед матросами два стаканчика рома и кружку пива.
— А вы еще, мамзель, два стаканчика и две кружки пива… Вот Чайкин этим не занимается!.. Так только куражится! — заметил Артемьев.
Однако Чайкин спросил себе и вторую кружку и попивал пиво, наблюдая публику.
Время между тем шло, а товарищи Чайкина, казалось и не думали собираться.
— А что же, братцы, в сад погулять?
Но спутники Чайкина решительно запротестовали.
Тогда Чайкин отправился один, рассчитывая, что на память скоро найдет сад, мимо которого проходил несколько времени тому назад.
