Пока мы вкушали таким образом в молчании восхитительное чувство счастья, время текло с непостигаемой быстротой; нам доложили, что обед подан.
Проходя чрез гостиную, мы нашли там с графиней и графом моего отца.
Он подошел к Люциле с удовлетворенным видом, от которого я проникся чувством радости, и в немногих словах объяснил, как он польщен, что она входит в его семью. Она хотела ответить, но голос ее прервался, и только глубокий реверанс выразить, как она глубоко была тронута его ласковыми словами.
Приветствие сопровождалось поцелуем, который я нашел даже слишком сердечным, несмотря на то, что он исходил от моего отца. Надо тебе признаться, Панин, я ревнив к моей милой и не могу выносить, чтобы смотрели на нее слишком пристально, или даже хвалили с слишком большим жаром.
За столом родители были безмерно веселы, Люцила и я отдавались молча наслаждению видеть друг друга.
Так как мы ничего не ели, графиня прибегла к средству своей сестры. На этот раз оно осталось без действия.
— Если вы не едите, выпейте, по крайней мере, — сказал граф. — Ей, Карлуша, Капского.
— Прекрасно сказано, — подхватил отец, — выпьем и мы!
— Ну, дорогая графиня, — продолжал он, — когда налили вина, здоровье моей дочери и вашего сына.
Мы чокнулись все вместе.
Когда пришла очередь до Люцилы со мной, мне показалось, что ее грация оживилась и новые прелести распустились на ее лице; драгоценная краска стыдливости распространилась по ее щекам, улыбка раздвигала украдкой ее разовые губы.
Я смотрел на нее в сладостной истоме, и оба мы позабыли о наших стаканах.
— Даже не пьют! — вскричал, подшучивая, мой отец. Вижу, в чем дело: надо их разлучить. Друг, займите мое место, я займу место Густава; именно, этот молодой человек и отнимает у ней аппетит.
В то же время он притворился, что поднимается.
Люцила бросилась в мои объятия. Никогда объятия не были более нежными: я прижал губы к губам Люцилы и не мог оторваться.
— Если они будут продолжать таким образом, — прибавил граф, — их содержание нас не разорить.
Шутки продолжались бы дольше, если бы не приезд Куявского посла.
Кончили десерт. Мы ускользнули, я и Люцила.
Немного спустя за нами последовала графиня и в то время, как мужчины составили за столом трио, мы составили такое же в саду.
Я отвел Люцилу в аллею жасминов и лилий, поместил ее на маленьком дерновом троне; затем пошел собирать цветы, которыми и увенчал мою богиню.
Вскоре нужно было присоединиться к обществу. Подали кофе. Люцила и я, вместо его, выпили «Bouillon a la reine», приготовленный по приказу ее матери.
Вечер прошел очень приятно, и я удалился довольно поздно.
Приехав домой, я поспешил взять перо, чтобы уведомить тебя о счастливом обороте, который приняли мои дела, не потому, конечно, что мое несчастие сильно беспокоило тебя, но чтобы вторично упиться наслаждениями дня, передавая их на бумаге.
Я чувствую, что с души свалилась ужасная тяжесть; чувство удовольствия расходится по всем моим органам; сладостный сон собирается почить на моих веках.
Прощай, дорогой друг, чтобы и во сне увидеть мое счастие.
Варшава, 9 апреля 1771.
