Несмотря на уродство, пошлость и вульгарные манеры, у него были свои придворные, курившие ему фимиам, млевшие от удовольствия, ловящие каждое его слово, встречавшие хохотом его грубости, а на самом деле насмехавшиеся над ним.
Малыш-Прядильщик добродушно улыбнулся, когда Франсина столь оригинально призвала его к молчанию, и по-обезьяньи осклабился, обнажив зеленоватые клыки. Он обожал шутовство, трюки казавшихся гуттаперчевыми клоунов и подражал им, считая себя ловким гимнастом и фигляром высокого класса.
Затем, задрав полы фрака, молодой человек хлопнул себя по ляжкам и завопил:
— Называй меня твоей птичкой и скажи, что ты меня обожаешь!
— Ну разумеется, — съязвила девушка. — Все знают, что я без ума от твоей красоты. Ты мне за это достаточно много платишь.
Все рассмеялись, посыпались похабные шуточки. Общество, поначалу тешившееся яствами, становилось все более развязным и склонным к непристойностям.
Возбужденные парочки флиртовали, тут и там начала мелькать нагота.
В то же время ожидалось, что Малышу-Прядильщику, по обыкновению, взбредет в голову какая-нибудь фантастическая причуда, на которые он был большой мастак. Во всяком случае, этой двуногой горилле порой приходили на ум идеи, приводившие окружающих в полное замешательство.
Прежде всего он попытался поприставать к своей уже захмелевшей любовнице, но та, раздраженная отсутствием какого-нибудь сюрприза, дала ему по рукам. Напустив на себя серьезность, Гонтран Ларами кликнул лакея и отдал распоряжение. Слуга усмехнулся и через пять минут с важным видом внес на большом позолоченном подносе… ночной горшок.
Все почувствовали — началось! — и зааплодировали.
Франсина скорчила гримаску и бросила:
— Что он намерен делать, этот остолоп?
— Наверняка отмочит какое-нибудь грандиозное свинство! — взвизгнула Шпанская Мушка.
— Браво! Браво! — вопила компания.
Малыш-Прядильщик взял горшок и, нахлобучив себе на голову, заметил:
— Тик в тик по размеру!
— Как раз на дурную голову, — заметила Цветочек.
— Давайте примерим, кому еще подойдет головной убор…
— А стоит ли? Все уже и так знают, правда, Жюли?
Поставив горшок на пол, Малыш-Прядильщик сделал вид, что собирается на него усесться.
— Хватит, хватит! Нам вовсе не смешно! — завопили женщины.
— Штанов, штанов не снимай! — раздались мужские голоса.
И тут мерзкий кретин, думавший всех позабавить зрелищем своей наготы, выпалил:
— Я не таков, как вы, дорогие дамы, и не показываю всем и каждому все свое хозяйство.
Он повернулся к ночной вазе и бросил туда какой-то предмет, упавший с резким стуком.
Как ни быстро было его движение, Гастон де Валь-Пюизо успел заметить яркую вспышку, словно многократно умноженный блеск электрических ламп.
Он возопил, полный подлинного или деланного восторга:
— Гонтран Ларами, папенькин сынок, экстравагантный миллионер, ты потрясающий тип!
— Ах, да что там такое?.. — заволновались гости.
— Да, потрясающий! Ты знаешь, я в этом понимаю толк! — продолжал де Валь-Пюизо.
Польщенный грубой лестью, Малыш-Прядильщик ощерился в своей обезьяньей ухмылке. И со всем изяществом, на которое только был способен, отвесил Франсине глубокий поклон и, встав на одно колено, поставил горшок перед ней на скатерть.
— Какая гадость! — сказала Клеманс Безотказная, передернувшись от отвращения.
Франсина д’Аржан заглянула в ночную вазу и издала возглас радостного изумления:
— О, какой милый! Ты прав, де Валь-Пюизо, он великолепен!
— Вот именно, девочка моя. Ибо только мне могла прийти в голову причудливая идея выбрать такой футляр для бриллиантового колье стоимостью по меньшей мере в пятьсот тысяч франков.
— …И подарить его прекраснейшей из прекрасных, — поддакнул репортер Савиньен Фуинар.
