Тут не выдержал Фрейман.
— По-моему, одного покойника достаточно, — заявил он. — Или нет?
Аксельрод нажал на тормоз и шепотом сообщил:
— Я приготовил прекрасную речь о деяниях Шраги.
Фрейман по инерции наклонился вперед и воскликнул:
— Неужели ты после всего этого будешь прославлять Шрагу?!
— Что за детская щепетильность, Фрейман? — отозвался я. — Шраге уже все равно! А люди хотят слушать речь профессора этики.
— Шрага бы нас никогда не простил, — ныл Фрейман.
— Есть некто более могущественный, чем Шрага, — объявил я. — «Бог умеет сострадать и прощать, он не торопит свой гнев, исполнен сочувствия, которое и есть награда раскаявшемуся».
— Опять ты со своими цитатами, — простонал Фрейман.
Аксельрод внезапно остановился — хмурый полицейский знаком приказал ему прижаться к обочине. Фрейман тихо чертыхнулся. Я попробовал объяснить полицейскому, что мы спешим. Тот ответил, что все спешат, но на дорогах, к сожалению, слишком много подозрительных личностей. Поэтому он просит нас пристроиться к колонне машин, стоящих неподалеку.
Фрейман сказал:
— Эти выхлопные газы меня удушат!
Профессор поставил машину в конец очереди и сидел теперь повесив голову.
Наконец пришел наш черед. Аксельрод предъявил документы — довольно большую пачку, непонятно как умещавшуюся в его кармане. Можно было подумать, что он надеется на оправдание без суда. Среди документов были свидетельства о рождении, об окончании колледжа и университета, удостоверения личности и занимаемой должности, а также членские билеты Союза выпускников его факультета и Общества ритуального очищения покойников. Наверное, этого профессору показалось мало, и он положил сверху свою визитную карточку, где его имя и ученая степень были напечатаны особым шрифтом, имитирующим рукописные буквы. Полицейский с трудом удерживал эту кипу бумаг. Просмотрев их, он взял под козырек и сказал, что, хотя сперва лицо обладателя всех этих документов и показалось ему подозрительным, теперь он понимает, что перед ним знаменитый профессор, самый настоящий, пусть даже немножко выпивший и расслабившийся. На сем полицейский закончил свою речь, извинился, приложил руку к сердцу и с поклоном добавил, что, хотя он поставлен сюда блюсти порядок, ему не хочется причинять профессору неприятности.
На улицах города сгущались тени, но и они не сделали жару сколько-нибудь приемлемой. Оштукатуренные здания по дороге на старое кладбище не пропускали ветерок с моря. Фрейман снял пиджак и не переставая бормотал:
— Все пропало! Все пропало!
Ворота кладбища были закрыты. Я долго колотил в ржавые их створки, сотрясая висячий замок. Наконец откуда-то появился сторож. В одной руке он держал бутылку с минеральной водой, другой рукой обмахивал лицо, блестевшее от пота. Сторож сердито посмотрел на нас и сказал:
— Всех крупных шишек на сегодня уже похоронили; ежели у вас еще один такой и он успел при жизни приобрести участок на нашем знаменитом кладбище, везите его в контору, к другому входу...
Фрейман зашептал, что здесь нам больше делать нечего, надо возвращаться в Иерусалим. Ясно ведь, что уже поздно, все кончилось. Аксельрод стоял неподвижно, черный пиджак, перевешенный через его руку, бессильно никнул к земле, белая рубашка выбилась из брюк. Я надеялся, что он сейчас заправит рубашку и снова пустит в ход свои верительные грамоты. Но он молчал, только ковырял ногой песок.
Тогда я начал говорить, что мы явились на похороны Шраги, но, к сожалению, не по своей вине задержались — полиция проверяла подозрительных лиц, а чье лицо в наше время не подозрительно? В конце своей речи я дружески подмигнул сторожу. Тот немного оттаял и спросил, о каком Шраге мы говорим — здесь не то кладбище, где могут похоронить просто какого-то Шрагу. В конце концов, здесь покоится Бялик[8] , ну, и другие богатые или знаменитые люди — ведь каждая пядь земли в этом месте стоит огромных денег.
— Это Шрага Гафни, — сказал я, — знаменитый журналист.
— Я не читаю газет, — визгливо стал оправдываться сторож, после чего сообщил, что в этот день покойников было немного, зато все — известные люди, скоропостижно скончавшиеся — быть может, из-за жары или из-за того, что сегодня пятница, а кто умирает в пятницу — попадает прямо в рай.
