– Нет, ничего.
Анна пытается говорить с достоинством, но слышит свой голос словно издалека. Она не может спросить. Он ее вынуждает, чтобы ответить нет. Девушки вроде нее – черви в розе их общества. Она знает, что врач религиозен. Она видела, как он входит в высокую каменную церковь в Синдерфорде, мягко придерживая жену ниже талии, направляя ее. Вокруг них были маленькие дети. У его жены такая фигура, что никак не получается забыть о ее теле под одеждой, как у танцовщицы. Она изящно сгибает ногу, и ее проглатывает дверной проем. Дети тоже исчезают в проеме, один за другим.
Даже если он скажет «да», то превратит жизнь Анны в ад, она это знает. Он заставит ее ждать неделями, добиваясь, чтобы она передумала. Позаботится о том, чтобы ее имя прозвучало в приемном покое – громко и внятно. В лесу ничего не утаишь. Она не могла бы прийти на прием за рецептом на таблетки в одолженном обручальном кольце, как, говорят, делают другие. По лесной долине все разносится тут же. Дошло бы и до дома ее родителей, вихрем ворвалось бы в дверь, долетело бы до отца, такого обычно тихого и благочестивого. Но когда заходила речь о сексе… Здесь было не то, что в тех местах, о которых Анна читала в журналах: Карнаби-стрит, Кингс-роуд, свингующий Лондон. Здесь все развивалось так же неспешно, как росли деревья.
Анна встает и одергивает пальто.
– Спасибо еще раз, доктор.
На этот раз голос у нее звонкий, и его брови, – в которых пробивается белое, – слегка поднимаются. Не такого поведения он от нее ждал; он бы, наверное, употребил слово «бесстыдство». Она должна была бы тихо плакать горькими слезами; она это знает.
Но выйдя из кабинета, Анна внезапно хватает воздух и прислоняется к медной табличке, на которой выгравировано его имя: «Доктор Фенник, Д.М.». По телу Анны волнами прокатывается паника.
Нужно поговорить с отцом, о господи.
Анна вскоре рассказывает о ребенке матери. Как только тайное становится явным, его уже не свернешь и не спрячешь. Оно вдруг оказывается повсюду: висит в кухонном воздухе, вылетает в открытое окно. Некоторые картины – религиозные изречения в рамках – опускают глаза. В каждом обвивает буквы яркий цветок, или на них лежит сверху россыпь красных ягод, будто слова – трехмерные объекты, на которые можно что-то поставить.
Мать кивает.
– Я знала, – говорит она.
Она делает печенье за кухонным столом, сидя, потому что день был тяжелый. Анна смотрит, как мука с комочками масла просеивается сквозь красные пальцы матери, и комочки делаются все мельче, словно хлебные крошки.
– Не говори папе, – тут же отзывается Анна.
Это он вешает изречения на стену.
Мать резко поднимает глаза.
– Он сам догадается, дай срок. Я сама начала задумываться…
Анна склоняет голову и обнимает свой живот.
– Но как? Еще же слишком рано; там же еще с горошину. Папа же… он захочет знать, кто отец. Попытается заставить его «сделать, что положено».
Это был следующий вопрос.
– Так кто он? Он знает?
– Я ему еще не сказала. Я… Я не могу.
Анна начинала уставать от всей этой исповеди. От одной мысли о том, что надо продолжать, ей хотелось лечь и уснуть.
– Женат?
Мать снова бросила на нее резкий взгляд. Она была женщина неглупая, но в этот раз промахнулась.
– Нет, дело не в этом.
Как тут объяснишь? Льюис Блэк – он не очень-то хотел встречаться с девушкой из леса; Анна это знала. Он метил выше. Девчонка из леса потащит тебя вниз; схватит за щиколотку и сдернет обратно, туда, где ты не хотел оставаться. Но когда дошло до дела, они не смогли удержаться: губы, руки; пот, блестевший на его спине – она чувствовала влагу кончиками пальцев, когда Льюис был сверху. Как-то сунула палец в рот, так, чтобы он не видел, просто попробовать на вкус.
Он не рассердится, все будет куда хуже, ей придется смотреть, как на него накатывают волны разочарования, когда он услышит новости. Смотреть, как он обмякнет, и видеть написанное у него на лице: я знал, что так и будет, если я с ней пойду. Дурак, дурак.
Анна не понимает, почему ему здесь так противно. Словно деревья – руки, которые его хватают, чтобы удержать. Улучив минутку, Анна открывает входную дверь и вдыхает зимний воздух. Ее родители живут в домике лесника, одни в целой долине. Его название – Дом в Глубине – было с ней с детства, насколько хватало памяти.
