Князь Невшательский и я не отставали ни на шаг от императора при его отъездах. Генерал-полковник дежурной части гвардии ехал обычно вместе с нами, но во время похода в Россию все генерал-полковники командовали корпусами, и обер-шталмейстеру приходилось принимать на себя исполнение их обязанностей [201]. При поездках соблюдался следующий порядок: впереди авангард из четырех егерей, три офицера для поручений и от двух до четырех адъютантов; в 80 шагах за ними - император; позади него - обер-шталмейстер; генерал-полковник, начальник штаба; за ними - несколько генерал-адъютантов (если император давал об этом распоряжение), шесть офицеров генерального штаба из императорской ставки, два адъютанта и два офицера из состоящих при начальнике штаба; потом конвойные егери со своим офицером; в 500 шагах позади - дежурные эскадроны. Если ехали тихо, то дежурные эскадроны шли одинаковым со всеми аллюром. Если же император скакал в галоп, они шли на рысях. Отсюда видно, что императорский конвой был не очень внушительным и что император отнюдь не окружал себя толпой войск, как утверждают некоторые.
После того как нападение казаков было отбито, едва только вокруг императора собралось несколько человек, он двинулся вперед. (Дежурным эскадронам и гвардии он отдал уже приказания.) Быстрым аллюром он продолжал прерванный путь, желая произвести разведку позиций неприятеля перед Малоярославцем. Самым тщательным образом он осмотрел грозные позиции, которые мы захватили накануне, и, к своему прискорбию, убедился, что неприятель отступил, оставив в арьергарде только казаков. Его первым намерением было следовать за Кутузовым в надежде принудить его еще к какому-либо сражению и пойти по дороге на Красное, вместо того чтобы двигаться по Можайской дороге через Боровск, хотя на этой дороге уже находилась часть армии и большие артиллерийские силы, которые не смогли бы последовать за императором на поле сражения. Вице-король, князь Невшательский и князь Экмюльский указали императору, что эта перемена направления не только лишит нас возможности выиграть расстояние, но и утомит кавалерию и артиллерию, а между тем они и так уже истощены. Некоторое время император колебался. По его мнению, сражение под Малоярославцем не было достаточным отомщеннем за неудачу Неаполитанского короля. К тому же в этот момент он хотел отомстить и за попытку, сделанную неприятелем сегодня утром.
На этом своего рода военном совете лишь после долгих настояний и после того, как император рассудил, что Кутузов, не пожелавший ожидать его и сражаться с ним на такой прекрасной позиции, как Малоярославец, не примет сражения и в 20 лье дальше, удалось убедить императора следовать на Боровск, на пути к которому уже находилась часть войск, большая часть артиллерии и все обозы. Это последнее обстоятельство при том состоянии, в котором находились наши лошади, имело большое значение.
Хотел ли император сделать вид, что он уступает только настояниям других, или он в самом деле думал, что ему удастся еще до перехода на зимние квартиры разрезать русскую армию и сделаться хозяином положения, предрешающего результаты кампании? Не знаю. Несомненно одно: ночью этот вопрос уже обсуждался у императора с участием тех же лиц, и император отвергал все доводы, при помощи которых старались его убедить. Он ограничился тем, что отложил свое решение впредь до того, как он сам проверит, действительно ли неприятель ускользнул от него. Именно для этого он и хотел выехать на разведку до рассвета. После того как он побывал в авангарде и убедился, в каком положении находится дело, вопрос подвергся обсуждению снова. Вице-король и князь Экмюльский присоединились к князю Невшательскому и герцогу Истрийскому, и все вместе убеждали императора, который, удостоверившись, что Кутузов снова ускользнул от него, решил, наконец, возобновить движение по дороге на Боровск. Он возвратился в Городню, и оттуда были разосланы приказы. Назавтра армия выступила на Боровск; ставка ночевала там 26-го. В город вернулись некоторые из жителей.
Можно было подумать, что, покидая Москву, император предчувствовал, что должно случиться, так как он предписал различные меры предосторожности, чтобы уберечься от казаков, но, как мы видели, эти меры не привели ни к чему. Никто у нас не привык остерегаться, и мы были уже слишком обескуражены и слишком истомлены, чтобы менять свои привычки.
