Поход Черного Креста - страница 38

В поднявшейся пыли трудно было рассмотреть что-либо дальше чем на несколько шагов. Кейн, ни на секунду не отвлекаясь от ближайших к нему противников, пытался все же разыскать Джарво.

Сам Кейн, могучий и неутомимый, словно воплотившийся в человеческом обличье бог войны, привлекал к себе всеобщее внимание. Его появление воодушевляло сатакийцев и бесило, вызывало дикую ненависть у противника. Недостатка в желающих сразиться с ним Кейн не испытывал. Воины Сандотнери понимали, что, погибни Кейн, и у них появится надежда переломить ход боя.

Щит Кейна был весь иссечен и помят ударами нападавших. Прибавилось отметин и на его доспехах. Появились первые зазубрины на лезвии топора. Личная гвардия генерала как могла прикрывала его, но и самому Кейну приходилось изо всех сил орудовать щитом и топором. Словно лев, сбрасывающий с себя назойливых шакалов, он продвигался вперед. Его натиск был ошеломляющим, почти безумным в своей ярости. И все же каждое движение Кейна было четко выверено, моментально просчитано. Не позволять азарту и ярости властвовать над собой — этот закон он запомнил еще в юности. Вот эта-то лихая удаль, под которой таился точный расчет, и придавала ему в бою почти божественную неуязвимость и почти дьявольскую везучесть.

Бой смещался все дальше на юг — туда, где ночью стояла лагерем армия Сандотнери, не просто теснимая теперь противником, а уничтожаемая им подчистую.

Откуда-то донесся сигнал горниста. Кейн понял, что Джарво, решив таки вырваться из боя, пытается перегруппировать своих рыцарей. Обрушив последний удар на последнего из противников (затупившийся, иззубренный топор не смог пробить вражескую кольчугу, но переломал все кости грудной клетки, перемешав их обломки с кольцами защитной рубахи), Кейн обнаружил, что всадники Сандотнери покинули поле боя.

Через мгновение адъютанты доложили, что Джарво, собрав вокруг себя уцелевших рыцарей, сумел пробиться сквозь ряды легкой кавалерии сатакийцев и вырвался за их кольцо. За ним в прорыв метнулись все еще способные держаться в седле всадники Сандотнери.

Это поспешное отступление, скорее — бегство, подтвердило, что у Джарво нет больше резервов. Чувствуя близкую победу, кавалерия сатакийцев бросилась в погоню. Миновав лагерь, отступающие, уклоняясь от преследователей, были вынуждены принять левее — туда, где поднимались ввысь изумрудные травы, растущие на болотистой земле, под которой текла одна из скрытых рек саванны. Видя, что иного пути, кроме того чтобы вновь принять бой с противником, у него нет, Джарво решил рискнуть, полагаясь на долгое отсутствие дождей в этом сезоне. Части легкой кавалерии повезло. Увязая по брюхо в грязи и тине, лошади все же сумели вывезти своих седоков на твердую почву. Тяжелым же рыцарям нельзя было соваться в эту топь. Но Джарво понял это слишком поздно. Множество его всадников, застряв в болоте, стали легкой добычей посланной Кейном пехоты.

— Живо вперед! — скомандовал он пехотинцам. — Головорезы! Кинжалами да стилетами вы орудуете неплохо — я видел. Возьмите веревки и вытаскивайте из болота лошадей, доспехи, оружие — пока все это не засосало окончательно. И главное — найдите Джарво! Живого или мертвого!

Король Сандотнери Овринос вздохнул в последний раз. Его сердце перестало биться. Но смерть мало отличалась от того состояния, в котором он пребывал последние недели. Ничто не могло разбудить его — даже грохот тяжелых камней, крушащих стены его города.

Дочь короля, вызванная к его смертному одру придворными лекарями, вздохнула и пожала плечами. Слишком долго умирал Овринос. Так долго, что дождался момента, когда его смерть оказалась лишь ничтожным эпизодом по сравнению с той трагедией, что разворачивалась за стенами города и вот-вот готова была захлестнуть его улицы.

— Сандотнери с надеждой смотрит на вас, Ридэйз, — таковы были первые слова вступившей в права наследования Эскетры. — Генерал Ридэйз, — многозначительно кивнула она.

Еще один крушащий стены удар. В воздухе висела кирпичная пыль, с улицы доносились крики и стоны.

— То, что осталось от Сандотнери, — добавила Эскетра. С красивого лица Ридэйза не сходило мрачное и озабоченное выражение.