Людвиг перебил меня.
— Если я правильно понял, ваша система в период сновидений запускает процесс индивидуализации, но днем, в период бодрствования, определенные события могут тормозить этот процесс. Таким образом, оба процесса находятся в состоянии постоянного неустойчивого равновесия.
— Да, в какой-то мере. С другой стороны, программирование психологического профиля данной личности, очевидно, вызывает или усиливает, на уровне головного мозга, активность многочисленных двигательных систем, ответственных за формирование индивидуальных реакций, отличающих каждого из нас от других особей. Вот, например, ваша привычка снимать и надевать очки. Для вашего организма лучше, чтобы эта активация не происходила во время бодрствования. Ибо в этом случае существует риск того, что она превратится в элемент непроизвольного и неадаптивного поведения. А по ходу сна периодически наступает парадоксальная фаза, которая сопровождается общей блокадой моторного притока на уровне спинного мозга, что создает наилучшие условия для протекания процесса программирования. Вот с этой точки зрения я принимаю психологическую концепцию бессознательного, проявляющегося в ходе сновидений. И именно благодаря парадоксальному сну «я есмь я». Я сплю, я вижу сны — следовательно, я существую! Более того, «я должен спать и видеть сны, дабы существовать».
— Кажется, я понял. Но разве ваша теория позволяет понять содержательную, субъективную сторону сновидений, у тех же близнецов, к примеру?
— Друг мой, я не особенно интересуюсь субъективной стороной сновидений в этом плане, однако я детально изучаю свои собственные запомнившиеся сновидения, чтобы определить интервал между неким событием, произошедшим в моем бодрствовании, и его включением в контекст сновидения. Моя теория не позволяет определять содержание сновидений. Для этого необходимо было бы выявить серии идентичных сновидений среди тысяч снов одного индивида, а затем сделать то же самое — у пары близнецов, — сказал я с улыбкой.
— Я бы выпил еще пивка, а вы? — спросил Людвиг.
— Я тоже. Австрийского…
В этот час бар «Теодорих» был пуст, бармен дремал за стойкой. Людвиг Манн с любопытством глядел на меня; казалось, он очень заинтересовался моим рассказом, гораздо больше, чем это было в прошлом году.
— Если вам не хочется спать, я попытаюсь объяснить мою гипотезу насчет механизмов этого программирования. Мой рассказ будет о мышах, а не о людях, так что остановите меня, если станет скучно.
— Ну, тогда я, как кошка — выпустил когти!
— Я, по-моему, уже рассказывал вам в прошлом году, что такое фаза парадоксального сна, или REM-sleep[16].
— Насколько я помню, это сон с быстрыми движениями глаз. Электрическая активность мозга быстрая, как при бодрствовании. Она сильно отличается от активности во время «ортодоксального», обычного сна, в ходе которого в головном мозге регистрируются медленные волны. Парадоксальный сон сопровождается эрекцией. Он длится минут двадцать, и повторяется через каждые девяносто минут, и, к нашему с вами, дорогой коллега, общему сожалению, уменьшается с возрастом.
— У вас блестящая память, вы только забыли упомянуть еще два характерных признака. Парадоксальный сон сопровождается исчезновением мышечного тонуса. Это называется «общая атония». Кроме того, если разбудить спящего во время парадоксального сна, то он обычно рассказывает о том, что видел сон, и со множеством деталей — часто цветных.
— А удалось найти функцию этой фазы сна?
— Пока нет. Мы провели исследование на мышах в попытках выяснить эту функцию или хотя бы приоткрыть завесу над другими состояниями в цикле сон — бодрствование. Если помните, у мышей парадоксальный сон сопровождается теми же признаками, что и у человека, то есть движениями глаз и быстрой электрической активностью головного мозга порядка тридцати герц. Однако кроме этого у мышей можно легко зарегистрировать еще и другую электрическую активность, возможно, ответственную за программирование. Это тета-активность (восемь герц), возникающая в лимбической системе, расположенной прямо под корой, которая содержит структуру, называемую гиппокампом.
