– Я могу освободить брата Демьена от его обычных обязанностей на сегодня… Он поможет вам принести покупки.
В моих рукавах было достаточно места для всех моих покупок.
– Он будет недоволен, если ему придется расстаться со своими деревьями. Кроме того, я не собираюсь покупать ничего тяжелого – мне нужны иголки и немного ниток. Некоторые из ваших стихарей нуждаются в подновлении, те из них, которые нам так и не удалось как следует перекрасить.
– Ах да, в этом я, благодарение Богу, почти ничего не понимаю и потому с радостью предоставляю вам принимать решения. – Он приподнял уголок одной брови. – И в другом деле, которое не имеет никакого отношения к вашим покупкам.
Он ждал, что я скажу, и я почти чувствовала его желание надавить на меня посильнее и заставить ответить на невысказанный вопрос, но я лишь сдержанно кивнула.
– Ну, хорошо, тогда идите, только постарайтесь не переутомиться.
– Разумеется, ваше преосвященство. Я сохраню себя для моих обязанностей здесь.
– Именно, – проворчал он и отпустил меня, уткнувшись в лежавший перед ним на столе текст, но, подойдя к двери, я услышала: – Да пребудет с вами Господь.
Я улыбнулась.
Наше аббатство очень древнее. Когда его строили, люди были миниатюрнее нас, с более короткими руками и ногами, по крайней мере к такому выводу можно прийти, взглянув на кости, лежащие в здешних подземельях. Кости вообще могут многое рассказать – например, у одного из моих сыновей отлетел кусочек зуба, и я всегда его узнаю. В любом случае размеры моей комнаты и кровати, которая в ней стоит, довольно скромны. Я выбрала ее из-за расположения внутри двора, потому, что там всегда светло. Зимой один из братьев натягивает на окно промасленный пергамент, чтобы защитить комнату от сквозняков, потому что я категорически отказываюсь завешивать его тяжелыми гобеленами на долгие месяцы. По правде говоря, смотреть из окна особенно не на что, но зато есть свет, и я не слышу грохота колес, когда крестьяне на своих телегах едут в предрассветные часы вдоль нашей стены на рынок.
Впрочем, не только вторжения извне мешают моему спокойному сну. Вещи, о которых мне совсем не хотелось думать, мешали мне заснуть долгими ночами: призраки, демоны, жестокие чудовища в темном лесу – кошмары ребенка, попавшего в руки воображаемой ведьмы. Я уже давно миновала тот порог, когда убывающие месячные заставляют женщину просыпаться посреди ночи и взволнованно метаться по комнате с широко раскрытыми глазами, пока не прокричит петух. Эти неприятности пришли и ушли, и сейчас в мои ночи редко врывается бессонница или дурные сны. Но когда я проснулась сегодня утром, то некоторое время никак не могла открыть глаза. Видимо, я плакала в те моменты, когда мне все-таки удавалось заснуть, но не запомнила этого.
Перед сном я часто опускаюсь на колени около кровати, закрываю глаза и складываю руки – совсем как ребенок. Я оставляю дверь в свою комнату открытой, чтобы тот, кто будет проходить мимо, увидел, как я страстно шепчу молитву. По большей части я делаю это исключительно напоказ, но прошлой ночью моя молитва была по-настоящему искренней, я просила Бога позволить мадам ле Барбье найти сына, если Всевышний, конечно, не жестокий шутник, коим я в последнее время его считала.
Когда я вела строй сестер в монастырь на трапезу, меня догнал брат Демьен.
– Да благословит вас Бог, матушка.
Он всегда произносит слово «матушка» с самым серьезным видом, и я ему признательна.
– И вас тоже, брат.
– Хороший денек, верно? Хотя довольно прохладно. Ночью тоже было холодно.
Он всегда отличался немного раздражающей жизнерадостностью, но она всего лишь следствие его молодости и потому простительна. Я часто забываю, что он священник; если бы не сутана, его можно было бы принять за энергичного землевладельца в расцвете сил – будь его семья побогаче, сейчас у него имелось бы собственное поместье. Для человека, лишенного возможности выбирать призвание, он выполнял свои обязанности просто замечательно – и с раздражающей старательностью.
– Когда вам будет столько же лет, сколько мне, утренний холод перестанет вам нравиться, – пообещала я ему. – Впрочем, скоро солнце прогонит холод.
