Уилбуру Дюрану удалось избавиться от тел своих жертв, но по каким-то необъяснимым причинам он сохранил их кроссовки. А потом – кто бы мог подумать! – несколько продюсеров пришли к нам и рассказали, что Уилбур, не особо афишируя, показывал куски из своих фильмов вместе со сценариями в надежде подписать договор на создание полнометражного фильма.
«Это была детская порнография с изнасилованиями, – сказал нам один из них, – без малейших попыток ее смягчить. Совершенно не мой рынок. Но специальные эффекты были великолепны, все выглядело абсолютно реальным. Никогда не видел ничего подобного», – признался он.
Не было ничего удивительного в реальности этих пленок. К счастью, их не начали распространять.
«Это было уже слишком, – сказал один из кинопрокатчиков. – Но вы можете не сомневаться, копии еще всплывут. На такие вещи существует устойчивый спрос на черном рынке».
Он оказался прав. Фильм без названия стал хитом на порнографических сайтах, где специализировались на кровавых фильмах с педофилией. Все это было частью чудовищного плана Уилбура.
Никто из нас не сумел понять, почему кроссовки так много для него значили. Возможно, это было единственное, что объединяло его жертвы и что он мог держать на виду у всех. Вероятно, ему приносил огромное удовольствие тот факт, что люди регулярно видели его коллекцию, но даже представить себе не могли, что это такое. Эркиннен не ошибся, когда утверждал, что убийцы склонны сохранять какие-то вещи, которые напоминали бы им о жертве; Джеффри Дамер набил холодильник головами жертв, а в морозильной камере держал части их тел на случай, если ему «захочется перекусить». Эд Гейн[79], прототип Ганнибала Лектера из «Молчания ягнят», заходил так далеко, что срезал загорелые участки кожи своих жертв. Он даже начал шить себе купальник в виде майки и трусов из этих драгоценных кусочков, когда его поймали. В той книге, которую мне одолжил Эркиннен – представляете, она все еще лежит на тумбочке возле моей постели, – я прочитала о рыцаре из пятнадцатого века, аристократе Жиле де Ре, который хранил головы почти трехсот жертв, чтобы иметь возможность размышлять о том, какая из них самая красивая.
О Господи!
Кроссовки хранились прямо в студии, так что их мог увидеть кто угодно. Абсолютно ненужный риск, но Уилбур рассчитывал, что это сойдет ему с рук. Довольно долго так и было. В конечном счете именно желание находиться поближе к уликам собственных преступлений и выдало Дюрана.
Меня преследует ощущение, что Уилбур понимал, как рискует.
«Наверное, он хотел, чтобы его поймали, – сказал мне Док во время одного из наших разговоров, после того как кошмар закончился. – Скорее всего, в этом для него было что-то привлекательное».
Не исключено, что некая часть Уилбура Дюрана ужасалась собственным деяниям, возможно, в нем еще оставалась какая-то толика разума, пытавшаяся противиться безудержному натиску безумия.
Так или иначе, но, когда детективы начали оказывать на него серьезное давление, пытаясь выяснить, где находятся тела остальных похищенных детей, они потерпели неудачу.
– Какие похищенные дети? – постоянно спрашивал Дюран.
И Шейла добавляла:
– Мы не признаем других похищений.
Это был открытый вызов, который выводил из себя Спенса и Эскобара, официально назначенных детективами, отвечающими за расследование. В беседах с Шейлой Кармайкл осторожно подняли вопрос о смягчении наказания в обмен на сообщение о местах, где спрятаны тела остальных жертв. Шейла внимательно все выслушивала, а потом вновь и вновь заявляла, что ее клиент не имеет никакого отношения к исчезновению остальных детей. Однако она тут же подала заявление о приостановке судебного разбирательства – поскольку как адвокат Дюрана чувствовала себя обязанной донести до сведения своего клиента все предложения, сделанные полицией и прокурором, и намерена поговорить с ним на данную тему – впрочем, она уверена, что это ни к чему не приведет, поскольку ему неизвестно об исчезнувших мальчиках.
– Вы ведь знаете, что он безумен, – добавила она, – так что от него можно ждать чего угодно. Я не могу предсказать заранее, как он отреагирует.
