Так почему же она не почувствовала всепоглощающей любви к этому человеку. Если он тот самый — единственный и неповторимый, — она должна была испытать что-то вроде любви с первого взгляда, чувство подобное удару молнии. Да, она почувствовала влечение к нему, но не любовь…
— Шана, мне очень жаль, что я сбила тебя с толку и все так усложнила.
Алайна выскользнула из-под руки брата и развернулась к двери.
— Мне лучше уйти. Надеюсь, мы сможем поговорить в другой раз, когда все будет менее… ну… запутанным. Мне очень жаль.
— Все в порядке.
Вернее, она надеялась, что так и будет. Шана тяжело выдохнула, не зная, что она чувствует. Непросто вынашивать ребенка, которого не могла вспомнить.
— Я действительно очень сожалею. — Алайна попятилась к двери. — Я люблю тебя, Шана.
Чак жестом остановил Алайну.
— Если бы ты принесла мне кофе, я был бы очень признателен. — Он вытащил двадцатку из бумажника. — Купи себе тоже что-нибудь. Спасибо, малыш.
Как только дверь закрылась, Шана приподнялась на кровати и расправила плечи — спина начинала побаливать от долгого лежания.
Чак потер затылок, разочарование появилось в его глазах.
— Я прошу прощения за то, что не справляюсь с ситуацией.
— Как ты мог такое предвидеть? Никто не мог.
— Ты великодушна. — Чак откинулся на спинку стула у ее кровати.
— Итак, у меня есть несколько вопросов. — Мысли о предстоящем разговоре вызвали у Шаны новую волну паники, но оставаться в неведении было невыносимо. — Ребенок ведь твой, верно?
— Совершенно верно, — ответил Чак без колебаний. — Ребенок мой. Других детей у нас нет, — добавил он, предупреждая ее вопрос.
Шана даже не думала об этом. Но что еще она не знает? Пять лет — это огромный промежуток времени, за который жизнь может кардинально поменяться.
— Ты сказал, что мы боролись с бесплодием. — Шана посмотрела на свои руки, увидела след от кольца на безымянном пальце. — Просто так много нужно узнать о том, что произошло за последние пять лет.
Ее мозг был перегружен, взвешивая каждую крупицу информации, прежде чем она поверила последнему откровению. Даже люди с благими намерениями имеют корыстные интересы. И она также знала, как легко человек может быть введен в заблуждение кем-то, умеющим врать. Отец преподал ей этот урок слишком болезненно.
— Тогда мы не будем сегодня тебя перегружать. — Чак накрыл ее руку своей и крепко сжал. — Я бы чувствовал себя более комфортно, если бы мы позвали врачей и позволили им осмотреть тебя и получили четкие рекомендации.
Его прикосновение было… знакомым. Сильное, но осторожное.
Шана не могла отрицать справедливость его слов.
— Я просто хочу знать еще кое-что.
Чак улыбнулся.
О да, она видела эту улыбку или вспомнила, что видела. Когда Чак улыбался, его глаза сияли.
— Разве я могу отказать тебе?
Шана не могла не улыбнуться в ответ.
— Очевидно, ты меня хорошо знаешь. Лучше, чем я знаю себя в данный момент, что и подводит меня к моему вопросу: какая у меня фамилия? Вернее, какая у нас фамилия? Или я сохранила девичью фамилию?
Улыбка исчезла с лица Чака, он сжал ее руку.
— Ты взяла мою фамилию. Миккельсон. Удивление охватило ее.
— Как в нефтяной семье Миккельсон?
— Да, — кивнул Чак. — Мы — те самые Миккельсоны.
В нем появилась настороженность, которую Шана не могла понять. Тем не менее все для нее сейчас имело смысл.
— Неудивительно, что у меня отдельная палата. Твои родители владеют «Миккельсон Ойл». — Шана прижала пальцы к вискам, чтобы унять подступающую головную боль.
— Это больше не «Миккельсон Ойл». Мой отец умер почти три года назад. Мать недавно вышла замуж за главу «Стил Ойл» Джека Стила. Сейчас компании объединяются в концерн «Аляска Ойл Баронс».
Для этой вроде бы хорошей новости он не выглядел счастливым.
— Мне жаль, что твоего отца больше нет. — Шана сжала его руку, и легкая дрожь, словно электрический разряд, прошла между ними.
Его большой палец гладил внутреннюю сторону ее запястья.
— Спасибо. Отец был привязан к тебе.
— Жаль, что я этого не помню.
— Мне тоже.
Память не возвращалась, сведения о забытых пяти годах ее жизни сыпались сверху, как метеоритный дождь. Красиво… но Шана боялась обжечься.
