– Я начинаю думать, что для меня сегодняшние обстоятельства даже очень счастливы, – галантно продолжил он. – Вместо того чтобы ужинать в одиночестве, я наслаждаюсь компанией прелестной девушки.
– Вы всегда живете так уединенно?
– Только когда работаю. Мой секретарь вернется в среду, он поехал в Париж за материалами, необходимыми мне для работы. Это очень интеллигентный молодой человек, и я уверен, что, если к тому времени память к вам не вернется, он сможет найти решение вашей проблемы.
– Наверное, у вас тут бывают вечеринки с друзьями, – попыталась прощупать почву Аманда.
– Это место я использую в основном для работы и когда хочу удалиться от общества. Развлекаться с друзьями я предпочитаю в моем доме на Ямайке.
– На Ямайке всегда весело, – задумчиво произнесла Аманда.
– Вы там бывали? – Мэнтон снова пытался что-то разузнать.
– Думаю… что да. Когда вы упомянули Ямайку, я, кажется, вспомнила теплое море, пляж, цветы и много солнца. Может, я это все себе вообразила? Но скорее я была там: все представляется так живо.
– Пойдемте посидим на веранде, – предложил Мэнтон. – Я люблю смотреть на лунную дорожку. Мы можем выпить там ликера.
На веранде стоял глубокий диван с множеством подушек, напротив него располагался маленький столик, на который слуга поставил бокалы для ликера на длинных ножках и наполнил их густым золотистым шартрезом.
– Я больше не буду пить, – запротестовала Аманда.
– После ликера вам станет лучше, и вы будете хорошо спать!
Слуга вернулся в дом и задернул занавески.
Они оказались почти в полной темноте. Только мерцали звезды, и над морем медленно всходила луна.
«Мне нужно быть осторожной, – говорила себе Аманда. – Я выпила гораздо больше, чем обычно. Ужасно будет, если я проболтаюсь».
– Расскажите мне, что вы помните о себе? – прозвучал в темноте низкий голос Макса Мэнтона.
– Вряд ли мне есть что рассказать вам. Сегодня днем я пыталась представить себе, сколько мне может быть лет, но я не знаю даже этого.
– Можно я расскажу кое-что о вас? – спросил Мэнтон.
– Что же вы можете рассказать?
Он придвинулся поближе и взял ее маленькую ладонь в свои руки.
– Я думаю, что вы очень красивы. Сначала я даже испугался, лишь очень опасные из моих врагов могли привлечь на свою сторону такую красавицу.
– Вы мне льстите, – сказала Аманда.
– Что бы я ни сказал, этого будет недостаточно. – Макс Мэнтон пододвинулся еще ближе.
Отложив сигару, он положил руку на спинку дивана за ее спиной и постарался взглянуть ей в лицо. Аманда почувствовала приближение опасности и одним неожиданным движением оказалась на ногах.
– Давайте не будем говорить обо мне, – легко проговорила она. – Я ведь почти ничего не знаю об этом предмете. Давайте выйдем в сад. Какой прекрасный аромат! Вероятно, это цветет акация.
Мэнтон не ответил, но Аманда заметила, что он погасил сигару, прежде чем пойти за ней к краю веранды, где она стояла, прислонившись к балюстраде.
Она почувствовала, что было бы лучше вернуться в дом, а не стоять здесь в темноте.
– Аманда, – произнес он мягко, – это очень милое имя очень милой женщины. Не думаете ли вы, что сами боги с Олимпа послали мне вас в подарок?
– Боюсь, они забыли посоветоваться со мной, – сказала Аманда.
– Не глупо ли так беспокоиться о том, кто вы? Не лучше ли просто наслаждаться моментом? Посмотрите, как прекрасно море. А за нами горы.
– Да, – слегка вздрогнула девушка. – Я обратила внимание, что на их вершинах лежит снег. Мне холодно, пойдемте в дом.
– Когда вы видели снег? – спросил Макс Мэнтон.
– Может, когда летела в вертолете? Не знаю… не могу вспомнить. Помню только, что заметила сегодня снег.
Она отстранилась от него и решительно направилась в дом.
– Покажите мне ваши картины, – попросила Аманда, не желая снова оказаться на низком диване рядом с Мэнтоном.
– Вы интересуетесь современным искусством? – спросил он.
– Да, конечно, – ответила она. – Какой великолепный Ренуар! Никогда не видела ничего подобного.
– Эта картина – одна из моих самых любимых, – сказал Макс Мэнтон. – А рядом, по-моему, одно из лучших творений Сислея.
– Восхитительно! – произнесла Аманда. – Посмотрите! Глядя на эту пшеницу, словно ощущаешь ветер, который колышет колосья.
