– Ты не смог бы, даже если бы не сломал ногу. Это было не так просто, и сейф открыть было нелегко. К счастью, Антонио почти точно знал код.
– Что ты взяла? – спросил Вернон.
– Денег ровно столько, сколько говорил Антонио. Видимо, Лоренцо собирал их для выплаты зарплаты.
Она вытряхнула все из пластиковой сумочки.
– Считай, а я пойду переоденусь. Хочу убедиться, что на халате нет никаких меток. Не хотелось бы, чтобы его здесь обнаружили.
– Антонио сказал, что никто не знает, в каком номере какие халаты и полотенца. Однажды он случайно взял два. Не думаю, что кто-нибудь обратит внимание на пропажу халата.
– Ну, сегодня вечером Лоренцо, во всяком случае, вряд ли обнаружит пропажу. Ему будет не до того. – Она засмеялась.
Вернон, не отвечая, пересчитывал плотные пачки итальянских лир.
Аманда скрылась за дверью, которая вела в ее спальню, и стянула с себя свитер и влажное трико. Растеревшись насухо, она снова надела халат, потом достала из ящика комода нейлоновое, отделанное кружевами нижнее белье, а из шкафа – красивое шифоновое платье, чей светло-зеленый цвет весенних листьев очень шел к ее светлой коже и волосам цвета спелой пшеницы.
Ей понадобилось всего несколько минут, чтобы переодеться. Влажные свитер и трико она засунула в кожаную сумку, в которой лежали теннисные туфли и ракетка, а банный халат повесила в ванной на крючок.
– Вот и нет следов преступления, кроме тех, что ты держишь в руках, – весело проговорила Аманда, возвращаясь в комнату.
Вернон обернулся к ней.
– Как ты думаешь, сколько здесь? Почти двадцать миллионов лир!
– Десять тысяч фунтов, – быстро подсчитала Аманда. – И еще тысяч пять мы получим за украшения…
– Не больше, – перебил ее Вернон, – ты же знаешь, как они обычно сбивают цену, говоря, что трудно извлечь камни из оправ.
– Будь с ними пожестче. Ты не хуже меня знаешь, что завтра утром драгоценности будут в Тунисе.
– Постучи по дереву!
Она рассмеялась.
– Ты всегда боишься, как бы чего не случилось! Но ты прав: риск нам не нужен. Так или иначе, ты понимаешь, что это позволит позаботиться о старой миссис Маршам, о Генри Баркли, о семье Чапман.
– Цыплят по осени считают, – сердито возразил Вернон.
Аманда открыла ящик туалетного столика и достала пару перчаток.
– Положи драгоценности сюда, – предложила она, – а я возьму хлеб. Его принесли?
Вернон кивнул.
– Да, он в коробке, прямо за дверью. Мальчишка принес его сразу после твоего ухода.
В промасленной картонной коробке был пшеничный хлеб, который итальянцы пекут на пасху и кладут возле алтаря, чтобы обеспечить хороший урожай в будущем году.
На страстную пятницу женщины кладут такой хлеб в каждой часовне, украшенной во славу воскресения Господня.
На свежей хрустящей корочке были изображены пшеничные колосья.
– Теперь, когда все закончилось, я наконец могу поесть, – весело проговорила Аманда.
– До конца еще далеко, – строго заметил Вернон. – Я не успокоюсь, пока мы не сбудем все это с рук.
Аманда взглянула на деньги, лежавшие у него на коленях.
– Я полагаю, мы поменяем их на фунты, – сказала она. – Не хотелось бы мне прыгать еще раз.
– Джексон еще ни разу нас не подводил. Если этот его друг столь же надежен, как все прочие, нам будет не на что жаловаться.
– Если не считать двадцать процентов, – очень тихо проговорила Аманда.
– Моя дорогая, что бы делали такие любители, как мы, если бы не Антонио и подобные ему? Не стоит мелочиться, Аманда, и, ради всего святого, спрячь это барахло.
Она взяла нож и отрезала верхнюю часть хлеба, а потом пригоршнями стала вытаскивать мякиш, пока не осталась одна корка.
Вернон протянул ей банкноты и она засунула их внутрь, прикрыв сверху мякишем. Чтобы приладить на место верхнюю корочку, Аманда достала из комода три длинные спицы, прикрепила их с трех сторон хлеба и закрепила верхушку, проделав в ней три отверстия.
– Отлично! – сказала она, отстраняясь, чтобы полюбоваться своей работой. – Теперь завернем его в белую бумагу, так, чтобы люди видели, что мы несем.
– Я положу перчатки в карман, – сказал Вернон.
– Доставай их осторожно. Будет ужасно, если выпадут бриллианты Лоренцо!
