Долгие минуты Киран ничего не соображал и мог только тупо смотреть на кран, из которого одна за другой падали в раковину серебристые капли.
Кухня.
Это слово застряло у него в голове, словно ледяной осколок. Раковины есть на кухне. Значит, он на кухне.
Нет. Он лежит под койкой. В кухне не бывает коек.
Шея у него зудела. Он попытался почесать ее и нащупал пальцами что-то твердое, торчащее у него из шеи, пульсирующее одновременно с его сердцебиением. Шприц.
Внезапно он вспомнил все. Это Сет сделал с ним это.
И это была не кухня. Это была гауптвахта.
Его тело было похоже на желе, когда он с трудом перекатился на спину. Что бы Сет ему ни впрыснул, оно было очень эффективным и до сих пор действовало, отнимая все силы. Он нащупал шприц, пытаясь угадать, куда тот был воткнут. В яремную вену? В сонную артерию? Безопасно ли вытащить его? Но он определенно не мог оставить его в шее. Ему нужно было подойти к зеркалу, которое висело на противоположной стене, но он не мог сдвинуться с места.
— Вот, — сказал кто-то.
Что-то прокатилось по полу и ударило его в бок. Он опасался, что если он повернет голову, чтобы посмотреть, кто это, то только загонит иглу глубже или, еще хуже, толкнет ее вбок и проткнет яремную вену. Поэтому он нащупал лежащий на полу предмет и с огромным усилием поднял его к глазам.
Зеркальце. Женское зеркальце.
— Спасибо, — задыхаясь, сказал Киран. И зеркало, и его собственная рука казались необыкновенно тяжелыми.
— Я умру, если вытащу эту иглу?
— Откуда я знаю? — ответил голос. Это говорил не Сет, но в голосе не было ни малейшей обеспокоенности. Кто-то еще ненавидел Кирана так же сильно, как и Сет.
Держа зеркальце в левой руке, он правой нащупал пульсирующий шприц и обхватил его пальцами. Он глубоко вдохнул и начал потихоньку вытаскивать шприц из шеи. Игла засела очень глубоко, и у него было ощущение, что он вытаскивает из тела свою кость. Вытащив иглу, Киран отбросил ее и снова посмотрел в зеркало. Из ранки сочилась кровь, но не слишком сильно. Киран уронил левую руку, внезапно очень устав держать зеркало, и зажал ранку правой рукой, чтобы остановить кровотечение.
Так он сидел довольно долго, переводя дух, пока не нашел в себе силы снова открыть глаза. На стене за раковиной он увидел чью-то тень. Кто-то по-прежнему за ним наблюдал.
— Ты собираешься меня убить? — спросил он. Странно, с каким равнодушием он задавал этот вопрос.
— Не я, — ответил голос.
— Тогда можно мне выпить воды?
— Достань сам.
— Я не могу ходить.
Последовал демонстративный вздох, и затем Киран услышал, как что-то скользит по полу и ощутил удар по голове. Пакет, наполовину наполненный водой.
Киран негнущимися пальцами отвинтил зажим вокруг краника и выпил тепловатой жидкости. Она закончилась слишком быстро.
Вода освежила его настолько, что он без особых усилий смог держать глаза открытыми, и он наконец повернул голову, чтобы увидеть, кто за ним наблюдает. На него сверху вниз смотрел Сили Арндт, и на его шишковатых коленях покачивался длинный нож.
— Ты хоть понимаешь, как все это нелепо? — спросил Киран мальчика, который опустил глаза. — Я только что спас всех ваших родителей.
— Сет говорит другое, — прошипел мальчик сквозь тонкие губы, розовой ниточкой пересекавшие его лицо. — Сету пришлось взять на себя управление, потому что ты врезался в отсек системы искусственного климата.
— Всего на секунду! Всю дорогу я вел шаттл. Спроси Сарека.
Мальчик засмеялся.
Кирана скрутил страх, и он внезапно понял, что это война. Война эта шла уже давно, хоть он этого и не понимал. И он проигрывал.
Возможно, он никогда отсюда не выйдет.
Если бы только он смог поговорить со своим отцом хотя бы минуту, чтобы спросить, что ему делать. Киран вспомнил, как глаза отца внезапно стекленели посреди разговора или во время обеда. Он никогда не был по-настоящему рядом с сыном, он всегда был где-то еще, всегда о чем-то думал. Но иногда Кирану удавалось пробиться сквозь его сосредоточенность и завладеть его вниманием. Киран рассказывал ему о своих проблемах, каких-то недоразумениях с друзьями или учителем, несправедливо с ним обошедшимся. И от этих рассказов ему всегда становилось легче, потому что папа говорил: «Правда сильна, Киран. Просто старайся всегда говорить правду, и люди, как правило, смогут поставить себя на твое место».
